Александр Бушков - Иван Грозный. Кровавый поэт

Если мы увидим на торжище, что раб оскорбляет господина, юноша – старца или сын – отца, нападает на него и увечит, мы сочтем нечестием, если не придем на помощь старшим, даже если они первые нанесли обиду; как же не стыдимся с пренебрежением смотреть, как ярость и желание обижают разум и отнимают у него данное богом господство, и сами в себе производят нечестие, беспорядок и бесчиние, возмущение и неустройство? Блаженный и дарованный нам богом законодатель справедливо почитает того недостойным управлять церковью, кто не умел хорошо управлять своим домом, ибо тот, кто врачует себя, и иных врачует, а если иных – то и дом и город, а если город – то и народ и, проще говоря, как говорит Писание: «Кто в малом верен, тот и в большом верен, а кто в малом неверен, тот и в большом неверен». Итак, сам управляй, как должно, своими желаниями, яростью и разумом, а тобою – церковнослужители, а ими – священники, а священниками – священноначальники, а священноначальниками – апостолы и преемники апостолов. И если кто согрешит, нарушив свои обязанности, то направлять должны святые того же чина, и чин с чином не смешается. Пусть каждый останется в своем чине и в своем служении. Это тебе от нас, чтобы ты знал и поступал, как тебе следует. А что до твоего бесчеловечия по отношению к мужу, которого ты называешь нечестивым и мерзким, не знаю, как оплакать такое падение моего любимца. Кому, ты думаешь, мы поставили тебя служителем? Если всякое благое и мы тебе не нужны и если наше служение тебе чуждо, то время тебе искать другого Бога и других священников, и ввериться им, вместо того, чтобы совершенствоваться, и быть жестоким служителем любезного тебе бесчеловечия. Разве мы сами достигли совершенной святости, не нуждаемся в божественном человеколюбии; разве не совершаем, как говорит Писание, сугубый грех, подобно нечестивым, не зная, в чем грешим, но оправдывая себя и думая, что все видим, а в самом деле не ведая? Ужаснулось небо об этом, и я вострепетал, не веря себе. И если бы я не общался с тобою (о, если бы я не общался!) письмами, то никто не уверил бы меня, даже если бы кто-нибудь пытался это сделать, что Димофил считает благого ко всем Бога нечеловеколюбивым и не только не хочет милости и спасения, но и лишает сана священников, которые за свое благочестие сподобились носить грехи неведения народного и хорошо знают, что и сами подвержены слабости. Но божественно-верховный первосвященник шествовал иным путем, тот, который, как говорит Писание, был отделен от грешников, который повелевает любить и кротко пасти овец своих. Называет лукавым того, кто не простил долга товарищу своему и не уделил ему ничего из дарованной его великой благодати, осуждает его получить то, чего нужно бояться и мне и Димофилу. Тем, кто его бесчестит, дарует прощение от отца, осуждает и учеников, которые прочили немилостиво осудить изгнавших его самаритян. Итак, ты многогласно твердишь в свирепом послании, там и сям объявляешь, что не за себя, а за Бога мстил; злобою ли, скажи мне, защищать благого? Отступи, мы не имеем архиерея, не могущего простить нашу немощь, он незлобив и милостив, не воспрекословит, не возопиет, он кроток, он есть умилостивление за грехи наши. Поэтому мы не приемлем твое чрезмерное рвение, хотя бы тысячекратно ссылался на Финееса и Илию, ибо неприятно было это слышать Иисусу от учеников, которые были тогда непричастны кроткого и благого духа. Ибо божественный наш наставник с кротостью учит противящихся учению божию; учить, а не мучить надлежит невежд, так же как слепых мы не мучим, но наставляем. Ты же начинающего смотреть на свет, по лицу бия, оттолкнул и пришедшего с великим смирением свирепо отогнал – это достойно великого ужаса! – того, кого Христос Бог ищет блуждающего по горам и отбегающего призывает и, найдя, подымает на плечи. Умоляю тебя, не будем так плохо заботиться о самих себе, ибо те, которые другим причиняют обиды, или те, которые благодетельствуют, вопреки тому, что хотят, вселяют в себя или злобу или благость, и наполняются божественных добродетелей или свирепых страстей, и одни будут последователями и спутниками ангелов и здесь и там, в совершенном мире, в смирении и в свободе от всех зол, унаследуют блаженную участь и вечно будут с Богом, что выше всех благ, другие же лишатся вместе и божественного и своего мира, и здесь и после смерти будут вместе со свирепыми бесами. Поэтому нам надо стремиться быть всегда с благим богом и господом, а не быть отлученными божественным правосудием вместе со злыми и терпеть заслуженное наказание, чего я больше всего боюсь и молюсь быть непричастным ко всякому злу».

Это применимо и к тебе, ибо ты присваиваешь себе учительский сан, как пишет божественный апостол Павел: «Вот ты называешься иудеем, и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом, и знаешь волю Его, и разумеешь лучшее, научась от закона, и уверен в том, что ты поводырь слепых, свет для находящихся во тьме, наставник невежд, учитель младенцов, имеющий в законе образец разума; уча другого, не учась ли себя самого? Проповедуя не красть, крадешь, говоря «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь, гнушаясь идолов, святотатствуешь. Хвалишься законом, а преступлением закона досаждаешь Богу. Ибо ради вас имя Божие хулится у язычников». Как говорит божественный Григорий: «Признаю, что человек есть существо переменчивое и смертное естеством, и принимаю это как благое и поклоняюсь давшему, передаю иным и милостию искупаю милость; ибо знаю, что сам обложен немощью и какою мерой буду мерить, такой и мне возмерится. Ты же что говоришь, какой даешь закон? О новый фарисей, чистый именем, а не волей, и внушающий нам Наватово учение при той же немощи! Ты не принимаешь покаяния, не даешь места плачу, не проливаешь слез? Да не подвергнешься и ты такому же суду! Не стыдишься ли Иисуса-человеколюбца, который взял на себя наши немощи и понес недуги, пришел призвать не праведников, но грешников на покаяние, желая скорее милости, чем жертвы, прощая грехи седмижды семьдесят раз. Как блаженна была бы твоя высота, если бы была чистотой, а не гордостью законом, который выше человека, и исправлением, ведущим к отчаянию; ибо одинаково плохо и отпущение грехов без исправления и осуждение без прощения: одно оставляет пустую борозду, другое ее уничтожает. Докажи мне свою чистоту, и я приемлю твою жестокость. Ныне же боясь, что, доказывая неисцелимость, ты сам вносишь гной. Неужели ты не приемлешь кающегося Давида, в котором покаяние сохранило пророческий дар, ни великого Петра, по-человечески пострадавшего и спасенного? Но Иисус его принимает, троекратным вопрошением исцелив троекратное отречение. Ужели не приемлешь и крестившегося кровию (таково твое неразумие), ни коринфского беззаконника? Но Павел ведь утвердил любовь, увидев исправление, указав причину – дабы не был поглощен чрезмерною печалью, отяготившись бесчисленностью запретов. Ты не разрешаешь юным вдовицам выходить замуж, несмотря на возраст, открытый искушениям? Но Павел на это дерзнул, а ты, верно, его учитель, дошедший до четвертого неба, вошедший в иной рай; слышавший еще более неизреченное и объявший проповедью еще больший мир? «Но Павел позволял это некрещеным!» Сказав это, докажи или не осуждай. Если же это сомнительно, пусть решит человеколюбие. И что мне за закон человеконенавистничество Навата, который не наказывал лихоимства – этого нового идолопоклонства, блуд же так жестоко осудил, как будто у бестелесных и бесплотных».