Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина
B. В. Розанов – Антонию, митрополиту С.-Петербургскому и Ладожскому. C. 695.
«Я женился на ней на 3-м курсе университета, – сообщает о Сусловой Розанов; – она уехала от меня, влюбившись в молодого еврея, через 6 лет нашей жизни, и жива еще – живет в Нижнем, в своем доме». Затем в деловой справке для канцелярии Синода по личному семейному вопросу Розанов сообщает о своей первой жене (говоря о себе в третьем лице): «Аполлинария – урожденная Суслова, в замужестве Розанова, уехала от В. В. Розанова в 1886 году, имея поводом к сему то, что ее муж, вопреки обещанию ей, виделся с неким молодым евреем Гольдовским, заведывавшим раздачею его книг по магазинам; она же, по всем данным, влюбясь в этого Гольдовского и не найдя в нем сочувствия себе, неслыханно его преследовала и путем невыразимых ссор заставила и мужа разорвать с ним всякое знакомство. Гольдовский этот, из прекрасной еврейской семьи и прекрасный молодой человек, был самою Сусловой приглашен к Розановым гостить на лето. Вообще, это была одна из чудовищных по нелепости выходок Сусловой».
Разрыв этот был пережит Розановым крайне болезненно. «Я помню, – сообщает он в одном из следующих писем, – что, когда Суслова от меня уехала, я плакал и месяца два не знал, что делать, куда деваться, куда каждый час времени девать».
Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 149–150.
Когда она уехала, во 2-й раз (и окончательно) бросивши меня, – помню, встал (после обеда спал) и начал умываться, – а слезы градом-градом посыпались у меня. «Бедная моя Поленька! Бедная моя Поленька! Кто же спасет тебя, кто же будет оберегать тебя».
В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому. С. 114.
И действительно у меня была какая-то мистическая к ней привязанность: она б[ыла] истинно благородна по участливости к бедным, ко всему бесприютному; один я знал истинную цену в ней скрываемых даров души, погубленных даров, и всю глубину ее несчастья – и вопреки всем видимостям, всем преступлениям – не мог отлипнуть от нее. Она очень точно это знала и знала, что вернется ко мне, когда захочет, и встретит меня таким, каким захочет. Самое тщеславие ее, такого «цвета бордо», вытекало из несчастья ее, одиночества ее, сознания – что она никому, в сущности, на земле не нужна. И вот что приковывало меня к ногам ее; как раба, как преступника к колодке. Все я вынес, от всего отрекся и остался с нею.
В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому. С. 114.
В надежде лучшей жизни в новой обстановке и среди новых людей я перевелся по службе из Брянска в Елец и просил жену вернуться ко мне, ссылаясь на странное положение в 32 года остаться человеком женатым, но без жены. «Тысячи людей в вашем положении и не воют: люди не собаки»: так ответила она мне краткою запискою. Между тем, несмотря на все лучшее в прежней жизни, у меня развилась потребность своего дома, своего угла; да, думаю, силен всегда во мне был и инстинкт детей. В наставшие одинокие вечера, я помню, с 10–11 часов ночи я забивался под теплое меховое одеяло и не спал, но и не мог читать: до того безмолвные одинокие стены тяготили меня. У всякого своя психология: и потребность близкого человека, который бы знал мою душу и сам открывал бы мне свою, – была неодолима. Настали 1886–1889 годы пустой жизни, бессмысленной, тягостной.
В. В. Розанов. [Прошение на Высочайшее Имя] [1901]. С. 114.
Проклиная, решился я перевестись из Брянска в другой город (Елец), думая, что на новое место она переедет. Она же была оч[ень] тщеславна, любила новые знакомства, везде бывать, говорить, блистать умом (была чрезвычайно начитанна и остра в суждениях) и на что я рассчитывал: ибо настоящей, так сказать, материальной причины не было никакой для ссоры. Переезжаю. Отказ. Чтобы разжалобить, пишу ей, – в каком же я глупом положении, несносном и безвыходном – в 33 года муж и без жены. На это она мне отвечала: «Тысячи людей в вашем положении – и не воют. Люди не собаки. А. Розанова». Не знаю, что последнее значило слово. Я всегда был впечатлителен. Новый город, труд новый, люди – произвело во мне ощущение, как бы я вырвался из раскаленной печи на воздух – и вздохнул. Скучно, неловко было без жены; но отрезвил меня в положении, через год, длинный разговор с И. Ф. Петропавловским[254], человеком духовного образования и широкого развития, чрезвычайного ума и уравновешенности. Он был учитель же, очень меня любил, был истинно мудр, и, все подробно ему рассказав, я спросил его совета, мириться ли мне с нею (т. е. пытаться ли еще звать). Он только спросил: «А не лезли ли и Вы на стену: ведь Вы – огонь». – «Ну представьте: вот я – желчен, вспыльчив; но в отношении к ней только одной я “дура” никогда не сказал и во всем был покорен, клянусь!» – «Не миритесь, ничего не выйдет». Он был необыкновенно мудрый, а главное – благоразумный, зоркий человек. Слово его, такое ясное и твердое, – так и кончило. Город, я говорю, меня уже успокаивал. Теперь я закрыл крышку в сердце. Просто я был измучен, в уме своем запуган, – и мне надо было на кого-нибудь опереться, чтобы решиться. Как мне сказал, – так я и стал замуровывать сердце: «Кончено, кончено! И никаких бережений, новых ран – ничего!» Научные занятия, люди, уроки – пошло колесо; холодное, но хоть без позора.
В. В. Розанов – Антонию, митрополиту С.-Петербургскому и Ладожскому. С. 696.
Когда все мне сказали, что она, очевидно, душевнобольная (у нее не б[ыло] другой болезни, кроме хронической опухоли яичников) и если я еще буду искать с нею сблизиться и, б[ыть] может, найду ее, – может кончиться жизнь очень худо, хуже, чем разлука, – я стал просить перевода в другой город, и меня перевели в Елец. Здесь я как бы проснулся: удивительно важны перемены места и людей: проснувшись, я забыл даже, что женат, что пережил 5 лет мучительной драмы; я проснулся и вздохнул от прошлого, как от перенесенного тифа или скарлатины.
В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому. С. 114.
Ранее того, перейдя служить из Брянска в Елец, Розанов звал к себе жену жить, надеясь, что на новом месте, среди новых людей и обстановки, жизнь пойдет ровнее, но в грубых и жестоких словах она отказала ему в этом: «Тысяча мужей находятся в вашем положении (т. е. оставлены женами) и не воют – люди
