Леонид Млечин - Брежнев
Иногда переговоры шли в кремлевском кабинете Брежнева. Американцы были поражены размерами его письменного стола и панелью телефонного селектора с таким количеством кнопок, что, казалось, с ними может управиться только опытный органист.
Переговоры с Никсоном были не простыми. Советские руководители затеяли разговор о войне во Вьетнаме. Причем разговор шел на повышенных тонах. Подгорный гневно вещал:
– Вы же убийцы, на ваших руках кровь стариков, женщин и детей. Когда вы, наконец, прекратите эту бессмысленную войну?
Но закончив эту тему, тут же сменили тон и как ни в чем не бывало отправились ужинать, и все вместе крепко выпили. Американский президент с трудом встал из-за стола.
В один из вечеров американскую делегацию повели в Большой театр смотреть «Лебединое озеро». В антракте устроили ужин. Брежнев не пришел. Перед началом третьего действия, вспоминал Киссинджер, когда свет в зале стал медленно гаснуть, жена одного из итальянских корреспондентов, повернувшись к Никсону, крикнула:
– Долой войну во Вьетнаме!
Хозяева были возмущены: кто посмел? Без санкции ЦК? Подгорный распорядился вновь включить свет в зале. Они с Никсоном встали в правительственной ложе, и залу пришлось им аплодировать.
В разговоре с глазу на глаз Леонид Ильич сказал Никсону, что хотел бы установить с ним личные, доверительные отношения. Этому, по словам Брежнева, его учил один из представителей старой гвардии большевиков. Никсону Леонид Ильич не пояснил, кого он имел в виду, а Суходреву сказал:
– Это был Молотов…
Американский президент предложил Брежневу совершить ответный визит в Соединенные Штаты.
Президента Никсона свозили в Ленинград. Киссинджеру пришлось остаться в Москве, чтобы продолжить переговоры с Громыко. Киссинджер еще несколько раз приезжал в Советский Союз. Всякий раз в плане стояла поездка в Ленинград и всякий раз от нее приходилось отказываться из-за сложных переговоров.
Киссинджер однажды сказал Громыко:
– На мой взгляд, разговоры о поездке – это просто приманка, с помощью которой меня заставляют сотрудничать с вами. Я вообще не верю в то, что Ленинград действительно существует.
– А где же совершилась наша революция? – парировал Громыко.
– В Санкт-Петербурге, – нашелся Киссинджер, не знакомый с деталями российской истории и не подозревавший, что в 1917 году Северная столица называлась Петроградом.
В мае 1973 года Генри Киссинджер прилетел в Москву, чтобы готовить встречу с президентом. На сей раз американцев отвезли в охотничий заповедник в Завидово. Пять дней Брежнев вел разговоры с советником американского президента.
Генри Киссинджер сумел установить деловые отношения с советским руководством. Громыко иногда называл Киссинджера «чертом», но очень серьезно относился к нему и доверял его обещаниям.
Иногда переговоры проходили в весьма экзотических условиях. Брежнев, вспоминает Виктор Суходрев, предложил поохотиться на кабанов. Киссинджер стрелять не стал, Брежнев одного кабана свалил, а другого ранил. Егерь отправился за ним в погоню. Остались втроем – Брежнев, Киссинджер и Суходрев, который достал из сумки заготовленные «девяткой» припасы: батон белого хлеба, полбуханки черного, колбасу, сыр, огурцы, помидоры и бутылку «Столичной».
Брежнев сказал Киссинджеру:
– Ну что, Генри, приступим? И не сиди без дела – бери нож и режь колбасу.
Суходрев перевел, и Киссинджер взялся за нож.
Они втроем выпили бутылку, а разговор шел на важнейшую тему – об отношениях с Китаем. Брежнев требовал ответа: не затевают ли американцы союз с Китаем против СССР?
Накануне поездки в Соединенные Штаты Брежнев, вспоминал Киссинджер, жаждал бесконечных заверений, что в Америке его примут учтиво, что не будет враждебных демонстраций и что он получит возможность встретиться с «рядовыми гражданами».
Леонид Ильич только что побывал в ФРГ. Посол Фалин вспоминал, как Брежнева везли в ведомство федерального канцлера. Множество людей, стоявших вдоль дороги, приветствовали советского гостя.
– Что меня держат и возят, словно заключенного, – ворчал Брежнев. – Некому руку пожать из простых людей, в глаза посмотреть. – Сказал Фалину: – Останови машину, или я открою дверь и выскочу на ходу.
Посол попытался его урезонить:
– Леонид Ильич, в здешнем монастыре не наш устав. Брежнев помрачнел, стал проверять, можно ли открыть дверь. Фалин на всякий случай попросил немца – сотрудника охраны, сидевшего рядом с водителем, сделать так, чтобы дверь изнутри не открывалась. Брежнев подозрительно спросил:
– О чем это ты лопотал по-немецки?
– Интересовался, можно ли открыть крышу машины.
Брежнев обрадовался:
– Молодец, ловко придумал. Скажи, чтобы открыли. Хоть так пообщаюсь с народом.
Брежнев встал во весь рост и заулыбался встречавшим его немцам. Потом довольный сказал Фалину:
– Ну, спасибо, будет хоть что-то незаорганизованное вспомнить. А то скачешь с одного мероприятия на другое, как заводной.
Когда приехали, начальник «девятки» генерал Антонов бросился к послу:
– Куда ты смотрел? Ведь любой мог снять Леонида Ильича с первого выстрела, когда он стоял в машине.
– Не открыли бы крышу, – ответил Фалин, – сиганул бы наш генсек в дверь…
Генри Киссинджеру Леонид Ильич сказал, что хотел бы посетить Америку вместе с семьей. Он говорил об Америке, по словам Киссинджера, «со смешанным чувством благоговейного трепета и неуверенности». Ради успешной поездки Брежнев был готов пожертвовать совсем уже нелепыми догмами и преодолеть сопротивление аппарата.
За год до поездки Леонида Ильича за океан, 3 августа 1972 года, был принят позорный указ президиума Верховного Совета, который сильно подорвал репутацию Советского Союза – «О возмещении гражданами СССР, выезжающими на постоянное место жительства за границу, государственных затрат на обучение». В развитие закона в тот же день выпустили постановление Совета Министров и инструкцию, которой следовало руководствоваться чиновникам.
Через месяц, 7 сентября 1972 года, в Москве на Старой площади секретариат ЦК КПСС рассматривал короткую записку двух отделов ЦК (международного и пропаганды) и КГБ «О плане основных пропагандистских и контрпропагандистских мероприятий в связи с очередной антисоветской кампанией международного сионизма».
Записку подписали исполнявший обязанности руководителя отдела пропаганды ЦК Александр Николаевич Яковлев, первый заместитель заведующего международным отделом Елизар Ильич Кусков (он сменил Виталия Корионова) и заместитель председателя КГБ генерал-майор Ардальон Николаевич Малыгин, выходец из партийного аппарата.
