Михаил Водопьянов - Небо начинается с земли. Страницы жизни

Долго сидели в землянке, склонившись над картой Степанов и Лаврентьев. На карте-пятикилометровке в сорок седьмом квадрате красным карандашом было отмечено место, где упал самолет Гурьева.

Близко к полночи лётчик и техник вошли в штабную землянку.

– Решили все-таки идти в отпуск? – спросил капитан.

– Решить-то решили, но не сейчас, – ответил Степанов и рассказал о том, что он с Лаврентьевым собрались сходить в степь, чтобы самим убедиться в гибели Гурьева. Район этот фашистами не занят… – Похороним Ваню, а может… на войне всякое бывает…

Командир вначале возражал, считая, что не следует рисковать, степь кишмя кишит гитлеровцами, а главное – риск бесцельный: и обломков самолета не удастся найти, все занесло снегом…

– Это бесполезная затея, – кричал инженер, заикаясь более обычного. – Пло-о-о-хо придумано, очень пло-о-охо. Мы можем потерять лучшего после Гурьева летчика и самого опытного техника.

Но друзья так настойчиво просили разрешения, что командир в конце концов согласился.

Рано утром, когда Степанов и Лаврентьев, встав на лыжи, отправились в путь, их окликнул «дядя Степа»:

– Вот возьмите на дорогу, – и он протянул им алюминиевую флягу, – чистый спирт. Пригодится на холоде…

Друзья перешли Волгу в том месте, южнее города, где сейчас возвышается первый шлюз канала Волга-Дон, и углубились в степь.

Весь день падал мокрый, тяжелый снег. Лыжи с трудом скользили, то и дело приходилось их снимать и счищать налипшие снежные комья. К тому же Лаврентьев был неважный лыжник. Но они шли без отдыха, упорно пробираясь по компасу к сорок седьмому квадрату.

Степь была пустынна. В этих местах вообще редко встречается жилье человека, а те деревушки и хутора, которые и были разбросаны по неоглядной степи, сгорели. Лишь обожженные кирпичные трубы одиноко торчали из снежных сугробов.

Ни одна живая душа не попалась навстречу. Только к концу дня три волка (их развелось множество в военные годы) неспешно трусцой побежали наперерез путникам. Короткая очередь из автомата заставила их повернуть и стремглав умчаться в степь.

Когда стали сгущаться сумерки, Степанов и его товарищ с радостью набрели на кошару. В углу заброшенной овчарни они нашли немного прелого сена и, закопавшись в него, продремали до рассвета.

За ночь погода изменилась. На смену снегопаду пришел трескучий мороз. В сухом холодном воздухе было далеко видно. Степанов и Лаврентьев шли уже в том районе Сталинградской степи, который условно обозначен на карте квадратом № 47. Вот где-то здесь, недалеко лежит недвижимым их погибший друг.

Сильно волнуясь, заранее готовя себя к тому страшному, что сейчас предстанет перед их глазами, они скользили по затвердевшему насту.

– Вот, вот вижу! – закричал вдруг Степанов и, сильно оттолкнувшись палками, стремительно рванул вперед.

В степи возвышался холм. Обильный снег совсем закрыл обломки самолета. Друзья бросились откапывать его. Голыми руками они лихорадочно обламывали уже успевшие затвердеть снежные пласты. Показалось изуродованное крыло и на нем… черный фашистский крест. Это был не «ястребок» Гурьева, а подбитый им или Степановым вражеский самолет.

– Мне сразу показалось, что это не он, – хладнокровно заметил Лаврентьев, – уж больно куча велика…

В трехстах метрах дальше была найдена и гурьевская машина. К удивлению, она оказалась не очень разбитой. Как видно, летчику удалось спланировать и с грехом пополам произвести посадку. На сиденье кабины запеклась кровь. Но ни в кабине и нигде поблизости трупа друга Степанов и Лаврентьев, как ни искали, так и не нашли.

– Что это значит? – спросил Степанов. – Куда же он делся?

– Это значит, что Ваня жив и ушел, – радостно ответил Лаврентьев. – Но куда он ушел, вот в чем вопрос.

Никаких следов обнаружить не удалось. Если они и были, их все равно занесло снегом.

Впереди, в километрах трех-четырех, маячили какие-то строения. Над одной крышей лениво поднималась струйка дыма и расползалась в морозном воздухе.

– Пойдем туда, – предложил техник. – Может, что узнаем и… отдохнем немного.

Трудно передать радость друзей, когда в первом же домике на краю поселка они увидели лежавшего на хозяйской кровати Ваню Гурьева. Да, это был он, живой и даже веселый. Карие глаза его счастливо сверкнули в прорези сплошь забинтованного лица.

– И где ты, длинновязый, так долго копался… – как всегда шутливо приветствовал он друга.

Степанов бросился его обнимать…

– Осторожно, плечо…

Через пять минут все стало ясным. В воздушном бою с тремя самолетами противника лейтенант Гурьев был ранен в правое плечо. От жгучей боли он на мгновение потерял сознание, но сумел все-таки прийти в себя, заставить самолет повиноваться его воле и, управляя левой рукой, кое-как посадить машину. На земле он сразу потерял сознание, сказалось нервное напряжение и потеря крови. К тому же при посадке он сильно разбил лицо. Сколько лежал в беспамятстве в кабине, Гурьев не помнит. Он пришел в себя от звонких детских голосов, внезапно нарушивших степную тишину. Ребята с хутора видели, как падает краснозвездный самолет, и помчались на его поиски. Они-то и доставили на салазках летчика к себе домой. Старушка, бывшая когда-то санитаркой в районной больнице, сумела хорошо промыть рану, остановить кровотечение и перевязать летчика.

Через сутки три неразлучных друга отправились в обратный путь, в свою часть. Впереди шел Степанов, прокладывая лыжню. За ним Гурьев, с трудом передвигаясь с помощью только одной палки. Замыкал шествие Лаврентьев.

Волга была уже недалеко, когда они увидели небольшой отряд лыжников, шедший из Сталинграда. Лыжники двигались довольно неумело, как-то странно размахивая палками.

Лаврентьев сразу определил:

– Фашисты!

Гитлеровцев было десять человек. Очевидно, это были разведчики, искавшие, нет ли где недостающего звена в тесной цепи советских войск, сомкнувшейся вокруг Сталинграда.

Уходить было поздно. К тому же вражеские разведчики заметили трех человек, шедших в пустынной степи, и теперь с гиканьем бежали им навстречу. Надо принимать неравный бой.

Друзья залегли за небольшим холмом. У Степанова и Лаврентьева были автоматы. Гурьев держал наготове в левой руке пистолет.

Когда до гитлеровцев оставалось шагов полтораста, воздух резанула короткая автоматная очередь. Высокий немец, шедший впереди, упал ничком в снег. Остальные залегли и открыли ответный огонь.

Перестрелка продолжалась около получаса. Судя по тому, что гитлеровцы несколько ослабили огонь, у них были потери. Был ранен и Лаврентьев. У Гурьева кончились патроны.