Виктор Еремин - Тайны смерти русских писателей

А другому скажут: плохо твое дело, никогда ты не будешь доволен; лучше заблаговременно помирай. И такой человек помрет. Так умерла и Надя. Ей тоже все сладкое казалось горьким, да и сладкого немного было…»[282]

В письме этом на передний план выходит атеистическое направление мысли автора. И это при том, что Всеволод Михайлович, по многим свидетельствам, был верующим человеком. Для Гаршина в его перманентно болезненном психическом состоянии именно здесь кроется ключевой момент, предопределивший трагический исход. Можно сколько угодно опровергать такую точку зрения, приводить тысячи и еще массу иных доводов, но все равно именно отсутствие незыблемой духовной почвы под ногами для душевнобольного человека и есть смертный приговор. О людях со здоровой психикой здесь речи нет.

В последние годы жизни писатель создал самые знаменитые свои произведения: рассказы «Из воспоминаний рядового Иванова» (1882), «Красный цветок» (1883), «Медведи» (1883), сказку «О жабе и розе» (1884), повесть «Надежда Николаевна» (1885), «Сказание о гордом Аггее» (1886), рассказ «Сигнал» (1887); последним творением Всеволода Михайловича стала сказка «Лягушка-путешественница» (1887).

В конце жизни Гаршин оказался культовым писателем России. Как творческую личность молодежь конца 1880-х гг. ставила его выше Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского! «На студенческих вечерах, где присутствовал Гаршин, его носили на руках, качали. В театре, на публичных лекциях он неизменно привлекал к себе внимание. Из уст в уста восторженным шепотом передавалась его фамилия. Портреты писателя расходились во множестве экземпляров. Альбомы студентов, курсисток, гимназистов и гимназисток старших классов были украшены портретами любимого писателя. Гаршин достиг зенита славы».

Но все это было на публике. А в обыденной жизни с весны 1884 г. у писателя ежегодно случались припадки депрессии, которые длились до осени, всякий раз почти шесть месяцев. Выручали его сослуживцы, которые тайком выполняли обязанности Гаршина в канцелярии, начальство смотрело на это сквозь пальцы. Но более всех заботилась о муже верная супруга, благодаря которой он всякий раз благополучно выкарабкивался из тяжкого психоза. Она единственная, вернее, обязанности перед ней жестко удерживали Всеволода Михайловича от самоубийства.

Каждый, кто непредвзято прочитает переписку Гаршина и его близких и знакомых в последние годы жизни писателя, воспоминания свидетелей, тот неизбежно придет к однозначному выводу — больной человек волей-неволей стал подкаблучником, и жена им вертела как хотела. Ничего скверного в этом не было, если бы Гаршины обретались сами по себе, но в жизни их присутствовал весьма существенный довесок, если можно так выразиться… А именно — семья, то есть мать писателя Екатерина Степановна Гаршина и его младший брат Евгений с супругой!

«Мать Всеволода Гаршина, Екатерина Степановна, играла в жизни писателя и положительную и отрицательную роль. Женщина по характеру своему властолюбивая и деспотичная, она проявляла свою любовь к сыну крайне неровно. Она отдавала ему свои, заработанные тяжелым трудом, деньги, заботилась о его судьбе, карьере, но каждая встреча матери с сыном приводила к ссорам и тяжелым недоразумениям.

В этих семейных разладах значительную роль играло и отношение Гаршина к отцу. Так, например, мать писателя не могла ему простить рассказа «Ночь», в котором Гаршин в теплых выражениях описывал своего отца. Опубликование этого рассказа она считала личным оскорблением. Очевидно, ненависть к человеку, причинившему ей и ее возлюбленному столько горя, не покидала ее всю жизнь и не смягчилась даже с его смертью»[283].

Мать сильно ревновала сына к жене и на дух ее не переносила. А тут как на грех младший брат Евгений Михайлович влюбился в младшую сестру Надежды Михайловны — Веру Михайловну (1862–1920). Правда, поначалу Екатерина Степановна приняла девушку ласково, даже полюбила ее. Да и любовь у Евгения и Веры была взаимная, а мать искренне желала сыну только добра.

К сожалению, согласно установлениям Православной церкви брак двух братьев и двух сестер считался кровосмесительным.

Великой хитростью, дав взятку полицейскому и утаив о родстве от священника, удалось обвенчать влюбленных в захолустной деревенской церкви. Вера поселилась у мужа, то есть в одном доме с Екатериной Степановной. И в первые же дни свекровь возненавидела невестку. Причины этому мы не знаем. В литературе обычно рассказывается о полусумасшедшей фурии — матери Гаршина — и о добрых, заботливых сестричках-золушках Золотиловых. Объясняется все очень просто: о конфликте между женщинами в семье Гаршиных рассказала только одна сторона — Золотиловы! Воспоминания сторонних очевидцев рассматривать как объективные нельзя, поскольку обо всем они узнавали исключительно через жену Гаршина, даже сам Всеволод Михайлович смотрел на всю эту историю глазами своей супруги. Поэтому откажемся от каких-либо однозначных выводов.

В первую же неделю появления Веры Михайловны в доме Гаршиных начались бурные скандалы и истерики. Самое печальное, едва были преодолены все трудности с заключением брака, Евгений Михайлович вдруг понял, что охладел к жене! Мать и сын устроили бедной женщине такую «веселую» жизнь, что через три месяца после венчания уже беременная Вера сбежала из дома к сестре. Гаршин в это время путешествовал по Крыму и с родственниками общался только письмами.

Когда Всеволод Михайлович вернулся в Петербург, перед ним остро стал вопрос — на чьей стороне быть?! Он предпочел поддержать беременную свояченицу и ятровку в одном лице. «Он не одобрял поведения своих родных — ни брата, ни матери, хорошо их зная, но он был всегда почтительным сыном и выразил свой протест только тем, что не пошел к ним по приезде из Крыма и вообще перестал у них бывать. Но при случайных встречах на улицах мать осаждала его истерическими сетованиями, жалобами и, по обыкновению, проклятиями и, конечно, мучала этим Всев. Мих. Брат приходил к нему на службу с объяснениями, казалось, соглашался со Всев. Мих., что он не прав в отношении жены; Всев. Мих. радовался, что дело, может быть, уладится благополучно, но через день, через два получалось от брата письмо уже совершенно в другом тоне, довольно резкое, обидное (прибавлю: и довольно глупое), с упреками, что Всев. Мих. представил ему будто бы все дело не в том освещении, что, пришедши домой, он разобрался и т. д. А дело просто: это был мягкий, безвольный человек, порабощенный своей матерью, «не смевший свое суждение иметь» и действовавший, как прикажет ему мамаша…»[284]