Борис Тененбаум - Великий Наполеон

И тем не менее он – могущественный министр, уступавший по положению в своей стране одному только императору, человек, которому было уже за 40, – был влюблен, как может быть влюблен разве что юный поэт.

Он осыпал свою подругу всевозможными подарками и знаками внимания. Несмотря на то, что они часто виделись (Меттерних, всемогущий глава комитета по устройству Конгресса, позаботился разместить г-жy де Саган в Пальмовом Дворце, в двух шагах от своей собственной резиденции), он едва ли не ежедневно писал ей самые нежные письма.

Увы, дела его шли все хуже и хуже. Опять-таки – не очень даже понятно, почему. Возможно, он ей просто надоел? Она старалась теперь видеть Меттерниха пореже, ссылаясь на мигрень и на утомление. Ho другой ее посетитель, 27-летний князь Алфред фон Виндишгрец, писаный красавец (его сравнивали с Аполлоном, одетым в кавалерийский мундир), отказа в приеме не встречал никогда. Они, собственно, были хорошо знакомы – в 1810 году он был ее любовником. В отличие от рафинированного интеллектуала, Меттерниха, князь Виндишгрец предпочитал простые удовольствия – по достойным доверия источникам, однажды, во время затеянной им шутливой ссоры из-за рубина (якобы подаренного герцогине поклонником), она его укусила. По-видимому, Вильгельмине сейчас простые радости были желаннее тонких бесед – к его приходу мигрень у нее таинственным образом проходила.

К тому же, не ограничиваясь обществом князя Виндишгреца, она подружилась и с лордом Стюартом, сводным братом главы английской миссии – пьяницей, игроком, дебоширом и лошадником, чьи претензии на известность, пожалуй, исчерпывались тем, что в уличной свалке он получил кнутом по физиономии. Венский кучер, с которым он сцепился колесами (лорд своей коляской правил сам) и которого он вызвал на поединок по боксу, просто не догадался, что перед ним дипломат, – и прибег к привычному для него методу ведения спора.

Для того, чтобы видеть, что происходит, Меттерниху совсем не обязательно было быть «…проницательнейшим дипломатом Европы…». B силу своего официального положения он курировал многие ведомства. В том числе – венскую полицию. Так что он знал совершенно точно, кто и в какие часы навещал герцогиню и кто оставался у нее ночевать.

Терзаться подозрениями было не нужно – какие уж тут подозрения? Но тем не менее – он терзался. На ее заверения в том, что «…они навсегда останутся друзьями…» – старую как мир уловку женщины, которая хочет оставить данный «случай» позади, он прибегал к не менее старой уловке влюбленного, все еще хранящего надежду: придумывал проекты, в которых «…они могли бы сотрудничать…».

Как это ни удивительно, такой проект нашелся. Беда была только в том, что и он шел из рук вон плохо.

IX

Дело тут было вот в чем: матушка Вильгельмины, герцогиня Курляндская, свои золотые женские годы проводила довольно бурно – число ее интимных друзей следовало бы считать на дюжины. Один из них, шведский граф Густав Армфельт (с которым мы уже встречались на страницах этой книги), просто жил с герцогиней – и однажды она застала его со своей старшей дочерью. Оказывается, граф решил поискать разнообразия… Результатом этого «поиска» оказался грандиозный скандал.

Вильгельмину молниеносно выдали замуж за принца Луи де Рогана (обремененного долгами и мало заботившегося о том, что его невеста беременна), герцогиня Курляндская простила своего неверного возлюбленного, а новорожденную девочку, названную Аделаидой-Густавой, отправили родственникам графа, в его поместье в Финляндии.

По прошествии нескольких лет герцогиня Курляндская перебралась в Париж, где взяла себе в любовники Талейрана, граф Армфельт уехал в свое поместье, а Вильгельмина захотела забрать девочку к себе.

Армфельты категорически ей отказали. Отец ее ребенка в 1814 году умер, а его родственники никаких теплых чувств к герцогине не испытывали.

Тогда у нее возникла мысль использовать, так сказать, «административный ресурс».

Финляндия была в 1809 году присоединена к России на правах автономной провинции. Нельзя ли попросить царя о небольшом одолжении – распорядиться о передаче ребенка его родной матери?

Секрет был доверен Меттерниху в 1813 году – и он поклялся помочь. Проблема, однако, была в том, что сейчас, в конце 1814-го, любая его просьба царю была бы сразу и без обсуждений отвергнута.

Тогда герцогиня де Саган решила взяться за дело сама. Она подошла к царю во время бала и устроила так, что он пригласил ее на тур вальса.

Вальс в ту пору считался танцем вроде теперешней ламбады – на самом краю возможных приличий. То, что пара вальсировала вдвоем, в своего рода объятиях, было скандальным новшеством. Лорд Байрон – человек компетентный – вообще считал, что обстоятельства позволяют партнерам производить во время танца инспекцию физических достоинств друг друга. Он даже написал на эту тему маленькую поэму «Вальс», напечатанную без подписи в 1813 году, отрывок из которой, возможно, есть смысл процитировать:

Шотландский рил, виргинская кадриль, Где правит Вальс, их надо сдать в утиль. Лишь Вальсу руки надобны и ноги: Но коль для ног законы очень строги, То руки там лежат, где с древних лет Их не было. Ой, уберите свет!

Хореографический маневр герцогини увенчался полным успехом. Когда она попросила царя об аудиенции, он воскликнул, что ни о каких аудиенциях не может быть и речи – он сам навестит герцогиню, и они обсудят наедине все интересующие ее вопросы.

И тут же назвал день и час своего визита. Царь был прекрасно осведомлен – это был именно тот день и именно тот час, когда она обычно принимала Меттерниха в более счастливые времена их романа.

Визит состоялся.

Меттерних в своих записках повествует о том, что его отношения с императором Александром были настолько накалены, что в ходе бесед с ним он не был уверен, покинет ли он царскую резиденцию через дверь, так, как он в нее пришел, или вылетит из окошка.

Царь был невежлив, позволял себе кричать на него и открыто предполагал, что «…его государь вскоре должен будет уволить своего министра...».

Ему, однако, никогда не удавалось задеть Меттерниха.

Вплоть до того дня, когда он навестил герцогиню де Саган в ее гнездышке, два часа оставался с ней наедине – и в конце концов пообещал ей свое содействие.

X

Конгресс между тем не двигался никуда. Собственно, он даже и не открывался – закулисные переговоры 5 великих держав – России, Англии, Австрии, Пруссии и Франции – вели не к соглашению, а к конфронтации.

Шутка старенького князя де Линя [2] – «Конгресс не двигается, потому что танцует» – приобрела значительную известность. В патриотических кругах Вены вообще получила хождение теория, согласно которой царь Александр использовал балы вместо войны, как «…еще более надежное средство разорить Австрию...» – за все фестивали и празднества платили из австрийской казны.