Быть Джоном Ленноном - Рэй Коннолли
Вот, например, одна из этих фраз: «Ясное дело, если вас воспитают как меня, вы возненавидите полицию, вы станете бояться ее как природного врага, армию вы будете презирать как некое злое явление, забирающее нас всех и где-то далеко предающее смерти. Я о том, что все это типично для рабочего класса…»
То была несусветная чушь. Он не рос в рабочей среде. Мими не внушала ему ненависть к полисменам. Да и британские трудяги, по крайней мере большинство, уж точно не относились так ни к полиции, ни к армии. А когда на раннем концерте The Quarry Men испугались банды тедди-боев, именно дружелюбный констебль защитил их и проводил до автобусной остановки, чтобы те могли подобру-поздорову уехать.
Правда порою была неудобна, но никто из тех, кто брал у него интервью, не подвергал сомнению пересмотренные Джоном версии его собственной жизни. Возможно, потом он слегка поразмыслил и понял, что зашел слишком далеко в попытках им угодить, потому что, когда Тарик Али поставил его в неудобное положение вопросом, как, по его мнению, «мы можем уничтожить капиталистическую систему здесь, в Британии», Леннон просто пустился в долгие разглагольствования, а потом записал новую пластинку.
Она получила название «Power To The People» и вышла всего через месяц после «Instant Karma!». На конверте был изображен Леннон, салютующий сжатой в кулак рукой, в белой каске из тех, в которых участники японского левого движения Дзэнгакурен выходили во время антиамериканских демонстраций. Это был его наименее успешный сольный сингл.
Почти десять лет спустя, успев еще пару раз переписать свою жизнь, он наконец обрел силы честно отбросить давнюю лживую маску. «По правде, мой радикализм — фальшивка. Рожден виной. Я всегда чувствовал себя виноватым за то, что зарабатываю много денег, вот и приходилось то отдавать их, то терять. Нет, я не лицемерил. Если я во что-то верю, то верю всем сердцем. Но я хамелеон — я становился тем, с кем был».
Другому журналисту он сказал: «Тарик Али все приходил, просил денег на «Красного крота»… Я был богат… Стоило кому-то что-то такое сказать, и я раскошеливался. Я сочинил «Power To The People» из чувства вины».
А может, все объяснялось тем, что он, победив в собственных битвах, непрестанно приветствовал борьбу других людей, тем самым укрепляя свой идеальный образ вечного мятежника?
— Против чего бунтуешь, Джонни? — спрашивают у героя Марлона Брандо в фильме «Дикарь»[145].
— А что у вас есть? — отвечает тот.
Не резонируют ли эти слова с тем периодом жизни Леннона?
Чувство вины другого рода — по крайней мере, беспокойство — в то время терзало душу Йоко. Тем летом у нее случился очередной выкидыш, и, скорее всего, именно эта потеря заставила ее осознать, что у нее уже есть ребенок, семилетняя Кёко, с которой она почти не виделась. Но вдруг оказалось, что она не может связаться с дочерью, и Йоко выяснила, что Тони Кокс увез девочку на остров Мальорка в Средиземном море, где записался (совершенно случайно) на курс медитации Махариши.
Кокс хоть временами и чудил, но, похоже, был хорошим отцом и всегда уделял Кёко больше времени, чем Йоко. И все же теперь, снова желая общаться с ребенком, Йоко и Джон, взяв с собой испанского адвоката, вылетели на Мальорку, а там, не спрашивая разрешения, забрали Кёко из детского сада, где ее оставил Кокс, и вернулись с ней в свой отель.
Узнав об этом, Кокс позвонил в полицию. Джона и Йоко арестовали. Британские газеты подхватили историю «тяжбы за детскую любовь» и написали, будто пару арестовали за похищение. Кёко вернули отцу, и было решено, что все вопросы в следующем месяце разрешит суд.
Но когда Йоко и Джон через месяц вернулись на Мальорку, стискивая в руках документы, полученные Йоко после развода на Виргинских островах, — где была четко оговорена «совместная опека», — они обнаружили, что Кокса и девочки на острове больше нет.
И неустанный поиск, начавшийся с погони по горячим следам, не дал ничего, — лишь показал, что Тони и Кёко вернулись в Америку и исчезли.
Джон никогда не относился к числу тех звезд, что любят мелькать в кругах шоу-бизнеса и тусоваться с голливудскими актерами, гламурными актрисами и знаменитостями. По правде говоря, в своей карьере он всегда избегал показного блеска и высмеивал пошлость славы. Но в мае, когда их с Йоко «Муху» вне конкурса представили на Каннском кинофестивале, он изменил своему обыкновению и полетел на юг Франции.
Джон давно привык, что ему аплодируют лишь за то, что он есть, но премьера получилась не очень радостной. Дэн Рихтер считал, что все прошло хорошо, но по другим сообщениям, европейские киноманы фильм освистали — даже в урезанном виде, сокращенном с почти часа до двадцати пяти минут. Все терпение одурманенной Вирджинии Ласт и все мушиные мучения пошли насмарку.
Джон просто пожал плечами. В который раз его деньги и слава не привели к признанию Йоко, его «самой знаменитой неизвестной художницы в мире», поэтому он просто продолжал пытаться. Йоко, настаивал он, — гений. И он был полон решимости явить миру ее гениальность.
Когда Майкл де Фрейтас, отпущенный на поруки, бежал от британского правосудия и скрылся на Тринидаде, Джон дал его жене Дезире и их детям бесплатное жилье в сторожке Титтенхёрст-парка. Позже семья перебралась на Тринидад, воссоединилась, и Джон и Йоко слетали на остров их навестить. К тому времени Джон уже должен был знать о жестокой репутации де Фрейтаса. В глубине души он в это не верил. Но пройдет пара лет, и ему придется принять правду.
55. ««Imagine» — против религии, против условностей, против капитализма, только сахарком посыпана, вот все ее и любят»
Запись «Imagine» началась в почти достроенных студиях Титтенхёрст-парка в июне 1971 года. Джон и Йоко значились в качестве продюсеров наряду с Филом Спектором, который в первый же день привел к ним укуренного в хлам Денниса Хоппера, кинозвезду. Роль продюсера стала для Йоко весьма заметным продвижением, ибо ее опыт в студийной работе был минимален — впрочем, это не мешало ей указывать опытнейшим музыкантам, как тем играть. Джордж Харрисон согласился сыграть партии соло-гитары и прийти, когда потребуется. Место ударника занял Алан Уайт, которому вскоре предстояло присоединиться к Yes. Клаус Форман снова играл на басу, а на клавишных был Ники Хопкинс.
На пластинке десять
