Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина
– Ну, рассказывайте!
В ответ Женя только покачала головой, достала свой блокнот и начала писать. Писала и одновременно шевелила губами. Фадеев договаривал слова за нее. Обнадежил, что добьется отмены высылки, добьется возвращения семье квартиры.
Через какое-то время от него позвонили и сказали, что она должна явиться на Лубянку в такой-то день, в такой-то час, в такой-то подъезд. Всё решено.
И она получила свой паспорт и справку об отмене ссылки. Фадеев добился пересмотра дела для всей семьи, помог вернуть конфискованную квартиру. Устроил Евгению на работу литературным редактором в редакцию журнала «Мурзилка».
Но когда в 1950 году ее арестовали и приговорили к пятнадцати годам заключения, Александр Александрович с горечью сказал матери: «Теперь я ничего сделать не смогу».
Но и в лагере Евгения Таратута, ставшая полным инвалидом после пыток, сохранила свои бойцовские качества. В 1952 году написала депутату Верховного Совета СССР, члену ЦК Александру Александровичу Фадееву заявление, в котором не просила, а требовала наказать ее следователя, который «опозорил свой мундир, нарушил закон».
«Тебе только прибавят срок! – говорили ей в лагере. – Только хуже будет!» Но хуже было некуда, а срок – пятнадцать лет! – все равно не протянуть. Так думала эта отважная молодая женщина.
До Фадеева ее заявление не дошло, но к «делу» его подшили как отягчающий материал. А уже после смерти Сталина, когда ее мама стала хлопотать и дело взяли на пересмотр, это заявление сыграло решающую роль. Верховный суд реабилитировал Е. А. Таратуту в 1954 году, она вернулась в Москву.
И была еще одна, оказавшаяся последней, встреча ее с Фадеевым в августе 1955 года. У него дома, в рабочем кабинете.
Фадеев слушал ее рассказ о лагере, не скрывая слез. Потом говорил почти бессвязно: «Я ему верил! Верил… Думал – так нужно… Что я наделал! Всё – наоборот! Всё – рухнуло… Это полный крах… Что я сделал с Василием Гроссманом!..»
«Ему нужно было, необходимо было покаяться, – объясняла мне Евгения Александровна. – Очевидно, я была подходящей слушательницей».
Не прошло и года, в мае 1956-го Е. А. Таратута пришла в Колонный зал проститься со своим защитником.
* * *
Были у Евгении Александровны и другие рассказы, не такие мрачные. С юмором поведала она мне историю о Войнич и Софронове – долгие годы он был главным редактором журнала «Огонек».
Е. А. разыскала ее в ежегодном справочнике «Who is Who?»: «Войнич (Этель Лилиан Буль) – писатель и композитор… Адрес: 450 Вест, 24-я улица, Нью-Йорк». Значит, жива. А в СССР ее давно похоронили. Газета «Правда» писала: «покойная Войнич».
Казалось бы, самое простое – написать письмо. Но в те годы любой контакт с заграницей для человека, который недавно вернулся из заключения, мог обернуться новым сроком. Тогда Евгения Александровна принесла в журнал «Огонек» статью «Наш друг Этель Лилиан Войнич». Статью опубликовали, но написать, что известная писательница жива, не решились. Раз «Правда» пишет «покойная», значит, так оно и есть. У редактора был еще один довод: «Если она родилась в 1864 году, значит, ей за девяносто. Так долго не живут».
В 1959 году в США «с ответственной политической миссией» готовилась делегация советских писателей во главе с главным редактором журнала «Огонек» Анатолием Софроновым. Е. А. упросила его захватить с собой журнал для Войнич. В ответ: «Нам будет некогда. У нас очень много ответственных поручений». Но журнал взял.
И случилось непредвиденное. Один из членов советской делегации на встрече с «прогрессивной американской общественностью» передал привет и наилучшие пожелания американским писателям от Льва Квитко, расстрелянного несколько лет назад. Не знал, наверное, об этом, бедолага! Но в Америке писатели знали, и Говард Фаст демонстративно, со скандалом заявил на встрече, что выйдет из рядов компартии… Надо было как-то спасать положение. Помчались к «нашему другу» Войнич. Потом Софронов написал об этой встрече пафосную статью в своем журнале.
А вот на приглашение приехать для Таратуты из Союза писателей привычно ответили: не может, тяжело больна.
Лилиан Войнич послала ей письмо: «Дорогая Е. Таратута! Я очень встревожена известием о Вашей тяжелой болезни и шлю Вам мое сочувствие и пожелание быстрого и полного выздоровления. Я не забыла и не забуду, скольким я Вам обязана».
Действительно, благодаря Е. А. Таратуте Лилиан Войнич узнала о своей невероятной популярности в СССР, об огромных тиражах романа «Овод» и его экранизации. Ей даже был выплачен по постановлению Президиума ЦК КПСС гонорар в сумме пятнадцати тысяч американских долларов.
Войнич снова приглашала Таратуту приехать в США. Но кто ж ее выпустит? Так они никогда и не встретились. А ведь могли. Лилиан Войнич дожила до нашей «оттепели». Она ушла из жизни в 1960 году в возрасте 96 лет. И в последние годы ей приходили письма от советских читателей, ее навещали в Нью-Йорке делегации пионеров, артистов Большого театра, моряков и других советских граждан. Вот только Евгении Александровне Таратуте, открывшей советскому читателю забытую всеми ирландско-английскую-американскую писательницу, выезд в США был заказан.
* * *
А вот неопубликованный рассказ Е. А. Таратуты о ее товарке по лагерю, жене великого композитора Сергея Прокофьева.
Лина Ливера. У полярного круга
После десяти месяцев мучительных допросов, когда меня пытали и били, обвиняя в шпионаже, краже секретных документов, требуя показаний на моих друзей, писателей Льва Квитко и Льва Кассиля, будто они шпионы и собирались бежать в Америку, после того, как я, всё отрицавшая, обезножила и превратилась в полного инвалида, мне сообщили, что я приговорена к пятнадцати годам в лагере строго режима по решению особого совещания. Никакого суда не было…
Арестовали меня в Москве в августе 1950 года, а в июне 1951 года привезли в лагерь возле полярного круга, в поселок Абезь. В лагере было полторы тысячи женщин-инвалидов, все по политическим обвинениям, уголовниц не было…
Я узнала, что в этом поселке было шесть лагерей по полторы тысячи человек – два женских и четыре мужских. Это всё были инвалидные лагеря. Кругом тундра. Лесов нет, шахт нет. Работа, которую нас заставляли исполнять, сводилась только к самообслуживанию, но и это было мучительно, так как больше девяти месяцев температура воздуха держалась не выше пятидесяти градусов мороза…
Довольно скоро я узнала, что большинство женщин были из Западной Украины, присоединенной к СССР в 1939 году; двести женщин были из Прибалтики – латышки, литовки, эстонки –
