Юрий Остапенко - Великий Яковлев. «Цель жизни» гениального авиаконструктора

А Александровский сад жил уже в режиме мирного времени. Давно забытые дворники сгребали снег, милиционеры в новой форме стояли на перекрестке аллей, возле лавочек мамаши с колясками тоже слушали щебетанье каких-то птичек.

– Какие птички мне это нащебетали, Александр Александрович? – перевел разговор в шутливую тональность Яковлев.

– Дятлы. Из тех, у которых голова не болит, несмотря на то, что они целый день по стволу стучат этой самой головой. Мне думалось, что вот закончим войну, какой-то передых будет, спину разогнем, посмотрим на мир вокруг, на женщин красивых (когда они успели нарожать детей – Микулин сделал жест в сторону колясок), ан нет, не получится. И не знаю, как у дятлов, а у нас голова будет сильно болеть. Если не с нуля, то с очень низкого уровня мы начинаем гонку в погоне за скоростью звука.

– А эту скорость очень скоро от нас потребуют, – согласился Яковлев.

– От вас потребуют, а обеспечивать ее должны будем мы. С хорошим двигателем…

– Не надо, Александр Александрович, про бревно, которое полетит с вашими прекрасными моторами. Я тут недавно имел беседу со Шпитальным, так он говорит, что в истребителе важны не мотор, не аэродинамика, а только его могучие пушки и скорострельные пулеметы. Ради них мы поднимаем в воздух машины, чтобы его замечательные ШКАСы могли строчить-стрелять.

– А что, Борис Гаврилович прав. Что такое истребитель? Летающая пушка… Слушайте, Александр Сергеевич, не надоело вам про все это думать-говорить двадцать часов в сутки? А не зайти ли нам в гостиницу «Москва», не подняться ли на шестой этаж и не спросить ли по рюмке коньяку?

Яковлев даже поперхнулся. Его давно предупредили, что в «Москву» ходить не надо, там все – от портье до официанта – слушают, бдят, сигнализируют, куда нужно.

Микулин точно угадал ход мыслей молодого собеседника.

– Идемте, товарищ первый заместитель наркома (тут Яковлев досадливо поморщился), я угощаю, а разговоры будут у нас исключительно про то, как выращивать на лысой голове волосы. Впрочем, вам это не грозит, – рассмеялся он.

В холле перед ресторанными дверями прохаживались парами сосредоточенные мужчины, ожидая, когда подойдет их черед войти в сверкающий зеркалами и хрусталями самый престижный питейный зал столицы.

Услужливый и вместе с тем хамоватый распорядитель безошибочно выделил из массы ожидавших Яковлева и Микулина и с полупоклоном пригласил в зал. Народ в очереди был дисциплинированный и понимал, что почем, поэтому ни у кого не возникло чувства протеста по поводу бесцеремонного нарушения порядка. Впрочем, нарушение порядка и было порядком в этом храме торжествующей номенклатуры.

Коньяк был терпкий и ароматный, крабы «СНАТКА» отменно нежные, влажная зелень распространяла почти весенний аромат, и после двух дежурных тостов, которые по очереди сказали и Микулин, и Яковлев, вдруг выяснилось, что если не говорить о работе, то и говорить им, по сути, не о чем. У этих людей, творцов новой техники, сверх головы загруженных неотложной работой, живущих в мире, где все зависит от воли одного человека, отслеживающих помимо всего прочего хитросплетения сложнейших интриг, не было времени на увлечения, привязанности, было мало настоящих друзей, а стало быть, и настоящих радостей. Что грело их души? Награды? И у Микулина, и у Яковлева их было предостаточно (только за 1945 год Яковлеву вручили пять орденов), лауреатские знаки Сталинских премий? Оба здесь не были обойдены вниманием вождя. И звезд на генеральских погонах было у них предостаточно, и роскошные государственные квартиры, дачи в Подлипках, Жуковке или Горках, но все это висело на тоненьком волоске симпатий великого вождя, и самым страшным было, если эта ниточка истончится…

– Коньяк замечательный. Как редко удается вот так выбрать время и посидеть, ни о чем не думая, – прерывая затянувшуюся паузу, сказал Яковлев.

– Это знаменитый шустовский коньяк. Еще до революции русский промышленник Шустов развел в Армении виноградники и стал производить вино по рецепту французской провинции Коньяк. Ну, а сейчас напиток этот, следуя духу времени, именуется коньяк «Арарат»… Да полноте, Александр Сергеевич, что ходить вокруг да около. Расскажите, как съездили в поверженную Германию, удалось ли вам познакомиться с их разработками по реактивным двигателям, когда вы в МАПе соберете актив и расскажете о поездке.

– Я в Германии был перед самой войной, и вот я там снова очутился в марте 1946 года. Ужас! Исковерканный, сожженный город, его надо показывать в кино, как урок будущим агрессорам – вот что ждет вас в конце пути. Не знаю, поднимется ли когда-нибудь Германия. Вряд ли. А что касается результатов поездки, то, как только отчет утвердят там (Яковлев устремил указательный палец в потолок), то на расширенной коллегии министерства я подробно расскажу об увиденном.

– Да, школа у вас, Александр Сергеевич, – восхитился Микулин, разливая остатки коньяка по рюмкам. – Давайте уж лучше про лысины. Я вот с юности начал терять волосы. Ну, и очень переживал по этому поводу. А когда лысина стала уже свершившимся фактом, я даже пробовал носить этакую нашлепку, своего рода парик. Но он никак не хотел держаться. Про меня мой двоюродный брат Борис Стечкин сложил шутливые стихи:

Накрышкой рыжей плешь накрывшиИ наведя на брови мат,С утра не евши и не пивши,Идет Микулин на Арбат.

Впрочем, автором эпиграммы был, кажется, Курчевский, вы, может, слышали про такого конструктора пушек. Он сейчас где-то в шарашке трудится.

Яковлева передернуло от этих слов, но Микулин сделал вид, что не заметил гримасы собеседника и продолжал:

– Бориса Стечкина я сумел выдернуть из лагерей (снова бровь Яковлева полезла вверх), к самому товарищу Сталину пришлось обращаться, а вот с Курчевским вышло хуже….

– Давайте будем завершаться, Александр Александрович, – Яковлев поднял руку, призывая официанта. – И так мы с вами задержались после совещания. Там меня в приемной уже, наверное, ждут товарищи.

«Еще не хватало в каком-то кабаке имя товарища Сталина полоскать!»

Уже на улице Микулин спросил о том, что, видимо, очень интересовало его:

– Себе из Германии двигатель привезли, Александр Сергеевич?

– Двигатели скоро прибудут, а вот кому они будут распределены, коллегия решит.

История Як-15: как безусловный лидер оказался вторым

Мы уже говорили, что «яковлевские орлы» с увлечением взялись за проработку темы реактивного самолета. Но реактивный самолет без реактивного мотора, это что свадьба без жениха.

Да, нужен был реактивный двигатель, и Яковлев приложил все усилия для того, чтобы заполучить трофейный двигатель Юмо-004 в свое распоряжение. Дело в том, что сотрудники его КБ, тоже, естественно, погруженные в проблемы реактивной тяги, руководимые Е. Адлером, нашли оригинальный вариант переоборудования старого доброго Як-3 под установку реактивного двигателя. Е. Адлер, как и все советские конструкторы того времени слабо представляли возможности нового двигателя. Впервые увидев в ЦИАМе новый мотор, Евгений Георгиевич был изумлен: