Николай Караченцов - Корабль плывет

Что касается его работы в кино. Написан сценарий совместной российско-американо-японской картины — продолжения «Электроника»: «Электроник-2», 25 лет спустя, где Колин герой — уже не лихой Урри с криминальным прошлым, а старый, утомленный человек, отсидевший в тюрьме, попавший в аварию… В первой серии появляется этот странный человек рядом с Электроником. Реплик у него мало в первых сериях, но постепенно, по мере того, как развивается сюжет, реплики прибавляются. Он — на стороне Электроника. Он занимается главным в своей жизни делом: спасением мира от терроризма, чтобы в мире царили радость, покой, счастье, чтобы такие дети, как Электроник, находили свое место в жизни и были счастливы. Вот это такая главная задумка. Коля кое-что уже прочел из того, что нам успели доставить. Сейчас должны привезти уже весь сценарий и подписать договор. Он хочет побыстрее приступить к работе. Это поможет ему идти дальше.

Радостно и мне, что он наконец-то начнет работать, сниматься. И петь. Пока, правда, под фонограмму. Почти на выходе пластический спектакль. На те песни, которые исполняет Николай Караченцов. Так задумано, что он должен появляться на сцене. Это сопряжено с его творчеством, он всегда был поющий и двигающийся актер. Но это опять же — будущее. А сегодня наша первая задача — прийти в нормальную физическую форму. И для того, чтобы приобрести эту форму, идет наша повседневная, рутинная работа. А впрочем, почему только рутинная? Коля, кроме большого тенниса, занятий вокалом и степом, замечательно играет в пинг-понг. Он рисовать начал. Папа, братья его — прекрасные художники, и он сейчас рисует. Палитру купили…

Конечно, я всего не понимаю и знать не могу… Не знаю, что чувствует, что думает человек, когда возвращается из небытия, из ничего, когда ему даруется новая жизнь? Может быть, только теперь он по-настоящему оценил те простые вещи, о которых и не думал никогда раньше… Как прекрасно проснуться утром живым, увидеть солнце, выпить кофе с неизменной сигареткой.

Предлагаю я ему и книгу его дописать. Я ему говорю: «Давай, что-то допиши в книге, там много нет из того, что ты хотел сказать». А он говорит: «Нет, пока не хочу. Ты и сама тоже можешь что-нибудь дописать».

Вот я и взялась. Я подумала, что то, что с нами произошло и происходит, — это вызов судьбе, и в то же время неотделимо от творчества. Оно ведь не погибает, если человек стал инвалидом, если у него болит голова или рука. Он же находит какие-то новые пути в выражении своего понимания этого мира.

И еще, о чем я часто задумываюсь: как относиться к людям, перенесшим такие тяжелые заболевания, ранения, которые не позволяют им вернуться к их прежней физической форме. Как относятся в нашей стране к этим людям? Их не хотят видеть, не хотят, чтобы они напоминали, что есть смерть, что есть болезнь… Но никуда от этого не уйдешь. Все равно есть конец жизни, от болезней тоже не уйдешь. Вот недавно позвонили и сказали, что медсестра, которая спасала Колю, умерла от рака. Она в ту февральскую ночь в той самой скорой помощи приехала, и подобрала его без сознания, с окровавленной головой… Поэтому я и себе говорю, что никто из нас не знает, когда, что и где случится с каждым из нас. И мы этого боимся, стремимся всячески это отвергать, чтобы не видеть ничего ужасного, никаких аномалий… Я вспоминаю, что впервые столкнулась с этим в Барселоне. Там аквапарк, и я пришла туда со своим сыном. Там очень красивые, экзотические акулы, и я стояла и любовалась ими. И вдруг чувствую, что происходит что-то непонятное. Это приехали дауны, экскурсия для даунов. Я подумала: «Зачем этих-то привезли сюда, где так красиво, уникально». И вдруг чувствую, что больше не смотрю на акул — я смотрю на этих даунов! Они разного возраста, с ними какая-то женщина, она что-то рассказывает им, что-то показывает. А они фотографируют, радуются… Я этот случай часто вспоминаю. Я думаю, что у каждого человека есть своя жизнь, и если Господь оставляет ее, значит, этот человек имеет право на жизнь, значит, у него есть обязательства перед Богом и перед людьми, и он должен что-то сделать. Коля со своей силой воли может еще много сделать.

Конечно, театр — его боль, о которой он даже мне далеко не все говорит. Он не тот человек, чтобы жаловаться, а уж тем более кого-то осуждать. У него — доброта органическая. Он говорит: «Ну, действительно, тут только Бог рассудит». Но зрители, которые были на спектакле, посвященном 25-летию «Юноны», говорят: «Почему Караченцов не вышел на сцену?» Я говорю: «Это вопрос не ко мне. Коля для меня в таком состоянии, как сейчас, краше, чем когда он был секс-символом. Потому что он прошел то, что пройти многие не могут». Действительно, многие кончают жизнь самоубийством, видя себя в таком состоянии. И надо огромные силы иметь, чтобы прожить такую жизнь, как он, когда каждый день надо бороться за свое существование, за то, чтобы вернуться. И при этом он — человек с полным интеллектом, с теми же знаниями, что и раньше. Я спрашиваю: «Господи, как же фамилия этого актера?» Он тут же называет. Я спрашиваю: «В каком году снял «Тихий Дон» Герасимов? Кто там играет? Кто оператор?» Он тут же отвечает. У него же просто энциклопедические знания! Да, у него пока еще есть немощь физическая, да, может быть, не все еще ему по плечу, но он — такой же человек, понимаете?

Нам звонят актеры и говорят: «Коля, я люблю тебя до последнего своего вздоха! Коля, я люблю тебя!» Они действительно его любят. И когда он пришел в театр, Лена Шанина воскликнула: «Какое счастье, слава Богу, что ты живой! Это самый лучший подарок. Живой!» Действительно: жизнь дается не просто так, она дается для чего-то… И Колю Бог тоже оставил для чего-то. Коля мне говорит: «О, мы еще столько сделаем!» Я говорю: «Да, я надеюсь, ты еще очень много сделаешь!»

Коля говорит: «Я, я вернусь!»

Словом, наш корабль плывет. Это мое обращение к Феллини, к его гениальному фильму. И хотя ни Коля, ни я с Феллини никогда не встречались, я считаю, что он нам подарил эту великую метафору, свои мысли об искусстве. Он и Джульетта Мазина. Мы читаем их книги, смотрим их фильмы. Мы понимаем, что оба этих гениальных художника хотели сказать человечеству. И потрясающе придумано — я десятки раз смотрела эту сцену, — когда в конце фильма в корабль попадает торпеда, и зрители убеждены, что он сейчас погибнет. Но камера отъезжает, и оказывается, что все это происходит на съемочной площадке, что облака искусственные и корабль тоже. Что это — огромная декорация, которую приводят в действие механизмы. И возникает то, чего Феллини добивался, наверное, во всех своих фильмах: другая проекция, другое ощущение реальности. Что этот корабль невозможно потопить. Что это такой вот, пусть и с иронией показанный, символ надежды. Что есть выход из тупика. Тогда как люди гибнут, потому что этого выхода не видят. Им кажется, что все кончено. Но оказывается, что далеко еще не все. Многое еще впереди, жизнь продолжается. Да, цирк сгорел, но ведь клоуны живы, они продолжают творить… Вот и в нашей с Колей жизни произошло чудо. Когда казалось, что все кончено, что ничего уже не будет, произошло почти невероятное, и мы теперь постепенно возвращаемся к нормальной жизни. Я уверена, что Коля будет сниматься, что он вернется к своему творчеству. И Коля в этом уверен. Предстоит еще сделать очень много, и мы это сделаем. Нам помогают его друзья, нам помогают десятки людей… Наш корабль плывет.