Семь лет за колючей проволокой - Виктор Николаевич Доценко
На всякий случай, заперев дверь (хотя и шёл первый час ночи, мало ли по какой надобности мог кто-нибудь заглянуть), быстро скинул телогрейку, расстегнул пиджак, снял верхний ремень, ослабил нижний. Я запомнил шкафчик, из которого Алик-Зверь доставал анашу, сунул в него опасный пакет, прикрыл лежащими там вещами, аккуратно затворил дверку. После чего застегнул пиджак, вернул задвижку на входных дверях на место и сел рассматривать тот же самый «Огонек». Только открыл первую страницу, как вернулся Киреенко в сопровождении Алика-Зверя и Дробышева, угрюмого парня, которого никто не видел улыбающимся. Он работал мастером в механическом цехе.
Когда я впервые увидел его на «четвёрке», показалось, что он мне откуда-то знаком:
— Привет, Алик! — поздоровался я. — Не разбудили?
— Нет, мы с Фёдором за жизнь тёрли. Знакомы? — кивнул он на Дробышева.
— Чисто визуально, — ответил я и представился: — Виктор.
— Фёдор. — Он вдруг улыбнулся.
— Вай, наш Фёдор улыбку сварганил! — удивлённо воскликнул Алик-Зверь. — К чему бы это?
— Неужели не вспомнил меня, Режиссёр? — спросил Дробышев, крепко отвечая на рукопожатие.
— Глаза помню, но где встречались… — Я пожал плечами.
— К вам в «хату» пришёл этап, а вы веселились чему-то, — попытался напомнить Дробышев.
— И с вами пришёл Лёва-Жид, — закончил я за него.
— Вспомнил! — обрадовался мастер. — В тот вечер пообщаться не удалось, вы с Лёвой-Жидом ударились в воспоминания, а на следующий день меня выдернули на этап…
— Режиссёр, что же ты не сказал, что кентуешься с Лёвой-Жидом? — перебил Алик-Зверь. — По одному сроку мы с ним подельниками были…
— Да не мог я трезвонить о своих знакомствах, неужели непонятно? — ответил я. — Мало ли кого мог бы назвать… Когда люди говорят обо мне, другое дело. Кстати, благодарю за ремень, Алик. — Я протянул ремень и чуть заметно указал глазами на его шкафчик.
— Оставь себе, Режиссёр, пусть будет память обо мне.
Не могу не заметить, что это был не простой ремень — из крокодиловой кожи, украшенный многочисленными металлическими штучками, а пряжка изображала ковбойскую шляпу, скреплявшую концы ремня ковбойским кольтом на цепочке. В общем, это был дорогой ремень, который, к моему огромному огорчению, отшмонал зам по режиму незадолго до моего освобождения. Правда, не в моих вещах, а у одной сволочи, скрысятничавшей ремень у меня.
— Неожиданный подарок, — растерялся я. — Даже и не знаю…
— Бери-бери, Режиссёр, — подмигнул Алик-Зверь. — Это самое малое, чем мне хотелось бы отблагодарить тебя… — Он встал, подошёл к своему шкафчику, открыл дверку.
Мне показалось, что Алик-Зверь захотел проверить, на месте ли ценный груз. Сумел проверить или нет, не знаю, но он достал полиэтиленовый пакет с шоколадными конфетами «Мишка на Севере».
— Давайте чифирить, земляки, остывший чифирь в горло не полезет. — Алик-Зверь высыпал «мишек» на стол…
После часового «чаепития» и базара воспоминаний Алик-Зверь вышел меня проводить.
— Большое дело ты сделал для братвы, — сказал он. — Знаю, чем рисковал, Режиссёр, а потому тебе, по всем понятиям, полагается доляна. — Он полез в карман.
— О чём ты, Алик? — недовольно спросил я и задержал его руку, не давая вытащить ее из кармана: был уверен, что он хочет отстегнуть какую-то сумму или предложить пласт анаши. — Даже и не вздумай, я поступил так, как считал нужным, не рассчитывая на овеществленную благодарность.
— Твоё право, — как-то слишком быстро согласился Алик-Зверь.
В тот миг подумалось: он ожидал от меня именно такой реакции. Позднее выяснилось, что тогда с «общаком» был напряг: большая часть денег ушла на оплату партии анаши, а потому мой отказ пришёлся как нельзя кстати.
Незадолго до выхода на свободу я очень сильно заболел, срочно понадобилось дорогое и весьма редкое лекарство. Нужно отдать должное Алику-Зверю, который не забыл добро. Он оплатил доставку лекарства, благодаря которому я вышел из колонии здоровым человеком.
Но до окончания срока, отмеренного приговором Суда, оставалось ещё более полутора лет! Откуда мне было знать, что бывший водитель «Хозяина», расконвоированный Санёк, не выговаривающий букву «р» и некие другие, выполнил обещание: послание, адресованное моему литературному наставнику, мэтру российской литературы Борису Львовичу Васильеву, доставил в Москву.
К тому времени Борис Львович был избран народным депутатом Верховного Совета СССР, и по его депутатскому запросу меня реабилитировали вчистую: один год и девять дней я оставил «Хозяину».
Ничего существенного за те полгода, которые минули после случая с анашой, не произошло, если не считать опасного наезда со стороны зама по режиму. Каким-то образом он узнал, а может быть, догадался, кто был виновником его прокола с анашой, и затаил намерение отомстить мне. Идти на открытую конфронтацию с Канарисом зам по режиму не рискнул, а потому занял выжидательную позицию.
И подходящий момент настал. Как-то «Старший Кум» уехал на несколько дней в командировку. Случилось так, что «Хозяин» ещё не вернулся из отпуска и исполняющим обязанности Начальника колонии назначили зама по режиму.
Я уже упоминал о трагическом случае, когда ему покалечили шею. До этого, как говорили зэки-старожилы, майор был тихим, незлобивым и даже добрым человеком, но вместе с искривлённой шеей у него искривился и характер. Он превратился в нетерпимого, крикливого, чванливого и очень мстительного мужлана. Не дай бог попасть к нему в немилость! Имея ограниченные возможности по сравнению с теми, какими обладает Начальник зоны и даже заместитель по оперативной работе, то есть «Старший Кум», он мстил мелко, но постоянно и без устали. Не одного осуждённого он довёл до раскрутки.
Как вы думаете, долго ли может выдержать человек, если к нему постоянно придираются? А каждая придирка зама по режиму заканчивалась по обыкновению тремя — пятью сутками ШИЗО. По сравнению с тем количеством суток, что получил я, это, конечно же, пустяки. Но если водворение в ШИЗО совпадает со свиданием или с посылкой из дому? Свидание, посылка, бандероль почему-то расцениваются администрацией как поощрение, и осуждённый, попавший в ШИЗО, как бы становится нарушителем правил содержания, а значит, автоматически лишается любых поощрений.
Именно на это майор и рассчитывал. Затаит на кого-нибудь злобу и дожидается момента, чтобы ударить побольнее. И хорошо бы, успокаивался после содеянного, так нет, с маниакальной настырностью повторял нечто подобное не раз и не два. Терпит человек, терпит, а потом пускается во все тяжкие.
Один зэк чуть ли не два года добивался свидания со своей молодой женой (его забрали в ночь после свадьбы — раскололся его подельник и сдал следаку), и каждый раз, когда подходила дата длительного свидания, зам по режиму находил причину окунуть бедного парня в ШИЗО.
Я мельком видел его жену на вахте. Симпатичная такая блондиночка, совсем молоденькая и вся
