Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море

В то время, как я сижу здесь и пишу, явственно слышен треск и грохот льда. Сжатие, очевидно, продолжается. Экипаж, однако, в наилучшем настроении. Впечатление такое, что молодцы наши считают эту тревогу приятным развлечением в нашей однообразной жизни. Ну, довольно, уже половина второго, надо ложиться; я устал, и одному небу известно, когда еще меня разбудят».

«Пятница, 4 января. Ночью лед оставался спокойным. В течение дня, однако, через известные промежутки времени повторялись слабые толчки и треск. Вечером, начиная с 9 часов, напор проявлялся урывками; временами сжатие ослабевало на некоторое время, потом также внезапно возобновлялось с обычным грохотом, который то разрастался, то ослабевал или даже замирал, то снова нарастал. Тем временем ледяная гряда подымалась все выше и выше и неуклонно двигалась на нас – медленно, когда сжатие ослабевало, и быстрее, когда грохот усиливался.

Движение ее заметно на глаз, и теперь, в 1 час ночи, расстояние уже не так велико – каких-нибудь полтора метра до края снежного сугроба у левого нашего борта. А от сугроба до стенки судна тоже не больше двух метров. Это расстояние гряда скоро пройдет и тогда доберется до нас. Лед продолжает колоться, и льдина, на которой мы сидим, сильно уменьшается и с левого, и с правого борта; некоторые трещины доходят до самых стенок «Фрама». Под тяжестью ледяной гряды лед с левого борта прогибается, и «Фрам» все сильнее кренится на ту сторону.

Новая вода проступает на поверхности молодого льда, образовавшегося из воды, выступившей вчера. Это медленное потопление, право; медленно, но верно надвигается проклятая гряда и, кажется, уже предвкушает удовольствие – обрушиться на борт и релинги судна. Если только «Фрам» счастливо высвободится из тяжелого льда, в который он вмерз, он спасется; тогда я за него не боюсь, какой бы опасной ни казалась ледяная гряда. Но может случиться, что столкновение произойдет прежде, чем судно освободится.

Я пошел взглянуть на гряду поближе. Да, она движется медленно, но верно. Осмотрел трещины, как они образуются и растут вокруг корабля, послушал, как под ногами хрустит и потрескивает лед. Желание ложиться спать у меня пропало; подожду, пока «Фрам» совершенно освободится. Сижу и скучаю. Снова началось сжатие, и снаружи несется грохот. Я знаю, что ледяная гряда безостановочно приближается. Удивительное сжатие, которое никак не желает кончиться! Делать нам, кажется, больше нечего – все у нас готово на случай, если потребуется покинуть судно. Сегодня мы достали и разложили по индивидуальным мешкам одежду и обувь.

Сейчас уже больше 1 часа ночи, и, конечно, самое благоразумное – пойти и лечь. Вахтенные получили приказание разбудить меня немедленно, если только ледяная гряда подойдет вплотную к «Фраму». Хорошо, что снова взошла луна; можно, по крайней мере, что-нибудь разглядеть во всем этом хаосе. Позавчера луна в первый раз показалась над горизонтом и светила недолго; сегодня светит круглые сутки. Весьма благоприятный порядок вещей.

Ну, ладно, уже два часа, надо все-таки соснуть. Слышу, что сжатие снова усиливается».

«Суббота, 5 января. Спал я крепко и спокойно, проснулся за ночь только раз и слышал сквозь дремоту скрип, шум сжатия и сотрясение; но потом опять заснул до 5½ часов, когда Свердруп разбудил меня сообщением, что ледяная гряда подступила вплотную к «Фраму» и чрезвычайно быстро поднимается в уровень с бортами. Сомневаться не приходилось: едва я открыл глаза, как до меня донесся снаружи такой ужасный грохот льда, будто наступил день страшного суда.

Я вскочил. Ничего другого не оставалось, как разбудить всех и начать перетаскивать на лед весь оставшийся на судне провиант и тому подобное, а затем вынести на палубу и сложить там меховую одежду и другую амуницию, чтобы перебросить ее через борт в случае необходимости.

Прошел весь день, но лед оставался спокойным. Под конец спустили на лед и перетащили к Великому бугру шлюпку с керосиновым двигателем, висевшую на шлюпбалках у левого борта.

Часов в 8 вечера, когда мы уже думали, что испытание кончилось, поднялся снова грохот пуще прежнего. Я выбежал наверх. Лед и снег обрушивались через борта в средней части судна на парусиновый тент. Педер, поднявшийся вместе со мной, схватил лопату, выбежал из-под тента на переднюю часть шканцев, вскочил на ледяной холм и иачал усердно разгребать лед. Я поспешил за ним, чтобы посмотреть, как обстоит дело. И увидел худшее, чем хотелось бы. С таким врагом бесполезно бороться лопатой. Я отозвал Педера, сказав ему, что лучше заняться переноской вещей на лед. Не успел я прокричать ему это, как лед обрушился с новой силой.

– Подхватил меня с лопатой вместе, да как швырнет к черту, – рассказывал потом Педер, захлебываясь смехом.

Я бросился назад на палубу и по пути встретил бежавшего с лопатой Мугста. Его я тоже отослал обратно.

Когда я бежал под тентом, направляясь к трапу, было видно, что тент сильно прогнулся под тяжестью обвалившегося на него льда. Борта и обшивка шканцев трещали так, что можно было ожидать: вот-вот лед проломит их и завалит трап – вход в каюты. Спустившись вниз, я крикнул, чтобы все поднялись на палубу, но предупредил, чтобы никто не выходил через люк левого борта, а направился через навигационную рубку и по правому борту. Сначала нужно было вынести все мешки из кают-компании, а затем уже те, что лежали на палубе.

Я, собственно, опасался, что если не закрыть дверь левого борта, то лед, пробив релинг и тент, обрушится на палубу, завалит и дверь, и трап, забьет весь коридор и запрет нас, как мышей в мышеловке. Правда, на такой случай оставался еще выход через машинное отделение, но он был слишком узок, чтобы протискиваться по нему с тяжелыми мешками, да и неизвестно было, долго ли и этот путь будет открыт, если лед поведет на нас серьезную атаку.

Я снова кинулся наверх, чтобы выпустить собак, запертых в «Кэстль-Гардене» – загородке на палубе вдоль левого борта. Они жалобно выли под страшной крышей; навалившиеся сверху массы снега и льда ежеминутно грозили прорвать парусину, и тогда бедняги были бы погребены навеки. Я сшиб ножом запор, распахнул дверь, и большая часть собак со всех ног бросилась по шторм-трапу на правый борт.

Тем временем люди перетаскивали мешки. Их не приходилось просить поторапливаться; об этом им напоминал лед, с такой силой напиравший на бока «Фрама», что казалось: разнесет его сейчас в щепы. В довершение всего штурман впопыхах погасил лампу, и великая суматоха шла в непроглядной тьме.

Мне пришлось еще раз спуститься вниз, чтобы обуться как следует; мои лопарские каньги сохли в камбузе. Когда я спустился, напор льдов достиг наивысшего предела; балки шканцев над головой трещали так, что казалось: еще минута, и все обрушится на мою голову.