Яков Нерсесов - Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву»

«Он ужаснулся, выслушав меня», – писал потом Барклай. Все штабные офицеры – и Мишо, и Кроссар, и Ермолов, и его зять Кудашев, его особо доверенное лицо – все, с кем консультировался «премудрый карась» «Ларивоныч», были примерно такого же мнения.

1 (13) сентября в 5 часов вечера он созвал военный совет в Филях, в избе крестьянина Андрея Фролова, куда отступила русская армия. Принято считать, что там собрались генералы Л. Л. Беннигсен, М. Б. Барклай де Толли, Д. С. Дохтуров, Ф. П. Уваров, А. И. Остерман-Толстой, П. П. Коновницын, Н. Н. Раевский, А. П. Ермолов, (генерал-интендант), В. С. Ланской и два полковника – К. Ф. Толь с П. С. Кайсаровым, который исполнял обязанности дежурного генерала штаба главнокомандующего.

…Впрочем, существуют разночтения в составе членов совета, поскольку протокола заседания не велось и сведения о дебатах дошли до нас в опосредованном виде – от участников судьбоносной «вечери в Филях». В мемуарах, как известно, участники или очевидцы событий порой некоторые детали «забывают», а кое-что от себя «добавляют»; так бывает: людская память избирательна…

Милорадович по чину (генерал от инфантерии) мог присутствовать на совете, но он отсутствовал по уважительной причине: ему Кутузов доверил командовать арьергардом, сдерживавшим постоянно наседавший авангард Мюрата. А вот наличие или отсутствие донского атамана-«вихря» М. И. Платова осталось под вопросом.

…Между прочим, действительно в исторической литературе до сих пор нет единства – «а был ли донской атаман Платов на том судьбоносном совете или «лечился» с помощью столь обожаемых им перцовки, горчичной либо кизлярки?!» Какая-то часть исследователей, в основном опираясь на данные мемуаристов, полагает, что Платов там был и со свойственной ему решительностью и бескомпромиссностью выступал против оставления Москвы и за новое сражение. Впрочем, не все согласны, что Матвей Иванович все же там был на самом деле: протокол заседания не велся, а запись в «Журнале военных действий» столь скупа, что там не оказалось ни Раевского, ни Уварова…

По одной из наиболее распространенных версий, проходило оно примерно так! На правах и. о. начштаба армии Леонтий Леонтьевич Беннигсен поставил на обсуждение риторический вопрос: «Выгодно ли сразиться под стенами Москвы или оставить ее неприятелю без боя?!» Пользуясь правом главнокомандующего, Михаил Илларионович Кутузов – большой мастер «перевода стрелок на выгодное ему время» – ловко перевел предмет обсуждения в иную плоскость: «Ожидать ли нападения в невыгодной позиции или уступить неприятелю Москву?!»

…Кстати сказать, свидетельства окружавшего Кутузова генералитета или, как их называл известный среди них ёра А. П. Ермолов – «совместников», жаждавших при определенных обстоятельствах занять его место, если старик вдруг «оступится», о том, как проходило судьбоносное заседание того памятного всем военного совета в Филях, весьма разнообразны. Не исключено, что именно этот факт позволяет предполагать, что главнокомандующий очень мало доверял своим «совместникам», предпочитая в очных беседах с ними не говорить ни слова правды о своих истинных намерениях. Вполне возможно, что после судьбоносного случая много лет назад с «передразниванием» фельдмаршала П. А. Румянцева Михаил Илларионович строго следовал аксиоме – «даже подушка не должна знать мыслей полководца»: что знают «двое», то знают – все…

Взявший слово вопреки субординации первым (первым по традиции военных советов полагалось выступать младшим по чину, должности и возрасту командирам), Барклай высказывался категорично и по делу! Он раскритиковал, выбранную для боя Толем позицию в пух и прах. По авторитетному мнению Михаила Богдановича, уж очень она была похожа на позицию под… Фридландом! Он твердо высказался за оставление Первопрестольной в целях спасения армии и предложил отступить на Владимирскую (Нижегородскую) дорогу, чтобы сохранить сообщение с Петербургом.

И тем не менее генералы Беннигсен, Дохтуров, Коновницын и Ермолов высказались за то, чтобы бой Наполеону дать! Но генералы Раевский и Остерман-Толстой поддержали Барклая, предложив отступать. Уваров – по одним данным, голосовал за отступление, по другим – против него.

Тогда Беннигсен начал взывать к… патриотизму русской души! Кое-кто из историков не исключает, что тот проголосовал за еще одну битву во многом из-за своего противостояния с Кутузовым, которому он с некоторых пор был готов «вставлять палки в колеса»: был бы только случай. Остерман-Толстой, уже давно презиравший Беннигсена, задал ему риторический вопрос: «Кто вам поручится в успехе боя?» Ловкач Леонтий Леонтьевич отпарировал в свойственной ему манере: «Если бы в этом сомневались, не состоялся бы военный совет и вы не были бы приглашены сюда».

Впрочем, есть и иные варианты голосований и «прений» сторон по столь животрепещущему вопросу о судьбе Москвы!

Принято считать, что назревавшая нешуточная перепалка среди амбициозного генералитета была прервана внятным приказом Кутузова, что-то типа: «Повелеваю отступить! Отходим через Москву по Рязанской дороге». По крайней мере, эта фраза чаще всего «цитируется» историками всех мастей и поколений! И в повисшей тишине Михаил Илларионович мрачно добавил: «За разбитые горшки и отвечать, и платить придется мне». Старый полководец прекрасно понимал, что его решение вызовет бурю негодования у многих, но время новой битвы с Бонапартом еще не пришло и это понимал не только он, но и некоторые избранные военные умы, в частности Барклай де Толли.

…Между прочим, бывший в ту пору в силу своей должности (начальник штаба армии) в курсе многих событий, Алексей Петрович Ермолов высказал потом весьма любопытное предположение. Он отнюдь не исключал, что Кутузов, твердо повторяя всем о необходимости нового сражения с наполеоновской армией под стенами Москвы, на самом деле вовсе не собирался еще раз рисковать своей репутацией в решительной баталии с Бонапартом и тем более снова искушать судьбу! Дело в том, что второй раз категоричный приказ армии «Стоять и умирать!» (во многом за счет этого Бородинское сражение и было им «сведено вничью»!) мог не пройти: «дважды в одну реку не войти»! Для себя лично «старая лисица севера» уже давно все решил: сдать Москву, чтобы спасти армию и Россию. Но первым об этом вслух он по ряду весомых причин сказать никак не мог! Тем более что совсем недавно во всех своих письмах к московскому генерал-губернатору Федору Васильевичу Ростопчину Михаил Илларионович писал, что никогда не сдаст Москвы, клялся сединами, обещал лечь костьми, писал, что «с потерею Москвы соединена потеря России», что никогда не уступит древней столицы. А сам делал ровным счетом все наоборот: отступал и решил сдать Москву. Такое бывает с… людьми, которые знают, что говорить правду… нельзя!!! Кутузова тогда на совете в Филях «спас» Барклай! Он, как бывший военный министр, категорично заявил, что еще одного подобного Бородинскому сражению боя обескровленная русская армия точно не выдержит: «Я говорю как солдат: не от Москвы зависит спасение России; более всего должно сберегать войска; надо оставить Москву без сражения… Если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвой приготовит гибель Наполеону». По словам все того же Ермолова, когда Барклай первый заговорил о необходимости отступления, Кутузов «не мог скрыть восхищения своего, что не ему присвоена будет мысль об отступлении». «Ларивоныч» (так его звали среди генералитета) ловко воспользовался замешательством, которое наступило после такого резкого заявления Барклая де Толли и неудачного препирательства с ним Беннигсена. В наступившей гнетущей тишине «Ларивоныч» очень вовремя произнес историческую фразу: «…Приказываю отступать!» Согласившись с Барклаем в необходимости отступления от Москвы, он все же выбрал другое направление, как оказалось, стратегически самое правильное…