Сергей Есин - Дневник, 2006 год

Домой приехал около двенадцати часов. Вот это денек!

30 июня, пятница. Никогда я время так не рассчитывал. Правда, раньше все нужно просто успеть, а теперь еще и сделать. Хотел сегодня подготовить материал для «Литучебы» о Лене Георгиевской, представление читателям. В подборке у нее три рассказа, в одном — действие происходит в общежитие Литинститута. Редакция страхуется: ей нужен кто-то из бесспорных, с именем профессоров: Рекемчук или я. Так мне Лена объяснила пару дней назад по телефону. В этих обстоятельствах не откажешься, я отчетливо представлю, каково нынче печататься молодым… И мне не к чему светится и с этой темой и вообще в журнале, который не могу сказать, что мне дружественен. Это площадка иных персонажей. Тем не менее, изловчился, и Екатерине Яковлевне продиктовал статейку еще в четверг. Но в четверг у нее физически не хватило времени, чтобы расшифровать стенограмму, а сегодня, я уже не мог ждать позднее двенадцати, потому что договорился встретиться с Галиной Степановной Костровой. Издательство планирует выпустить книжку к осенней книжной выставке, время остается чуть-чуть.

В десять сидел на аттестации. У меня Дима Лебедев, который после всех перипетий в следующем году заканчивает бакалавриат. Ведет аттестацию Стояновский, все проходит живее.

В двенадцать, предварительно получив в институтской кассе отпускные, приехал на Астраханский. Ведь для всех преподавателей отпуск, а у меня он еще и не видится. И в понедельник придется в институт приезжать, и во вторник. Писательский этот дом в бывшем Безбожном переулке — пример советского общежития. Если, не дай, конечно, Бог, в этом доме взорвется, скажем, газ, то остатки писателей социалистического реализма исчезнут враз. Видя этот роскошный дом, сразу задаешь себе несколько вопросов. Как здесь вести дискуссию, например, и спорить, если все ходят, чуть ли не через один подъезд и жены все равно дружат? Но, с другой стороны, как это было в Лаврушинском, так же дружили жены, так же здоровались, встречаясь у лифта, писатели, но один вполне мог оказаться жертвой, а другой доносчиком. Теперь, правда, не то, но так быстро меняются времена, так зыбка нравственность писателя, с таким мастерством он может уговорить собственную совесть. Не продолжаю.

Поднялся наверх, в квартиру. У Костровых мне всегда очень уютно. Впервые я здесь побывал больше двадцати лет назад. В отличии от моего дома, уютно, очень чисто. Обе дочки Галины и Володи: Даша и Катя мне очень нравятся, потому что при всей их образованности, современности, легкости в общении в обеих есть какой-то исчезающий русский, идущий видимо не только от отца и матери, но и от деревенской родни спокойный и надежный замес. Пушкин очень хорошо сказал в «Е.О.» о такого типа молодых женщинах, когда в конце описывал Татьяну глазами Онегина. Но я ушел от темы.

Сидели часов пять или шесть, пока не сделали почти весь словник ко второму тому «Дневников». Если бы не Г.В. не вышел бы ни первый том, ни второй. Это она, в основном, внушила мне, что надо и продолжать писать, и продолжать печатать.

Груда дневников, верстка, лежала на столе в главной комнате глыбой. Издательство, кажется, перепутало оригиналы и напечатало верстку без предварительной правки. Г.С. пришлось прореживать восьмисотстраничный массив второй раз. Правда, корректор текст уже прочел. Буквально каждая страница была в птичьих следах пометок и редакционной правки и корректора и редактора. Я-то, естественно, забыл, что там написано и как. Боюсь, опять буду переживать из-за того, что кого-то обидел и о ком-то написал лишнее. Но браться теперь еще и мне, чтобы все читать и прорубать такую массу, уже нет сил. Нельзя все время сидеть в перемалывании собственных рукописей. Еще за несколько дней до нашего свидания мы с Г.С. договорились, что я читать рукопись, чтобы не задерживать процесса, не буду. Я тут вспомнил точку зрения гениального газетного редактора Алексея Аджубея, когда он видел ошибку в подписной полосе: пусть лучше пройдет ошибка, нежели опоздает к читателю газета. Впрочем, я столько раз опаздывал. Отказавшись читать верстку, я и себя лишил удовольствия пролистать большой, трехгодичный отрезок собственной жизни.

По очереди мы просматривали страницы, выбирая из них имена персонажей. Потом девочки в издательстве на компьютере сделают словник. На все, как хотелось бы, не торопясь и вглядываясь в каждую запятую, времени уже нет.

Вернулся домой, а в доме пусто. Сегодня уехал домой в отпуск Витя и в Ростов — Сережа. Я думаю, что Сереже это может сломать жизнь, по крайней мере, лишит неких возможностей, хотя бы учиться. Сережа был силен и работящ, как слон. Как теперь без рабочих будут обходиться, я не знаю. Л.М. справедливо, но меланхолично заметила, возьмут москвича тысяч за 15.

1 июля

1-го июля, суббота. Первый день второго месяца лета ознаменовался осенней погодой. Вчера было около тридцати, а утром сегодня чуть больше десяти градусов. К вечеру я задышал плохо.

Вечером был у Толи Богомолова и Наташи, здесь же в Обнинске. Не видел их много лет Анатолию уже 76,он только что из больницы. Наташа оправилась после депрессии. Диагноз необычный: депрессия, вызванная перестройкой. Рассказывала, что когда читала «Возрождение» Брежнева, то плакала, когда там рассказывалось о восстановлении металлургических заводов, она по профессии инженер-металлург и знает этому цену. Депрессию вызвала разруха, которая царила в стране. С Анатолием вспомнили многих деятелей последнего времени, Горбачева, Ельцина, Егора Яковлева, с которым Анатолий был дружен. «Вначале я понимал, куда идем, сейчас нет». Анатолий и сейчас работает, в Союзе журналистов. Этот союз, как и Союз писателей, никому не нужен. Путин, по мнению Богомолова сейчас занят только тем, чтобы сохранить, чтобы не разрушалось дальше…Ушел в двенадцать. У Богомолова из всех их прекрасных левреток осталась только одна, ей 13 лет. Я опять вспомнил Долли.

Часа два работал над романом, Саня уже обошел храм и театр и поразмышлял возле домом с почтой. Кажется, получилась и сцена с мусором. Посмотрим, как пойдет дальше.

2 июля, воскресенье. Проснулся около шести утра бодрый и готовый к работе, но, проведя несложный подсчет, понял, что надо закрыть глаза и сразу же провалился до девяти. Великое счастье хотя бы раз в неделю высыпаться. В девять позвонила В.С.; она уже дома. Лучше ли ей, никто не знает, все мы сейчас балансируем по кромке стекла. Или мы обрежемся, или треснет хрупкое стекло.

Ходил гулять по обычному маршруту, проявив определенное усилие воли. Мы все начинаем беречь здоровье, когда оно уже истончилось. По дороге у реки встретил молодого человека. Он шел со спиннингом в одной руке и с топором в другой. Но, главное, — одетый в зеленый генеральский плащ, с генеральскими же погонами. Я спросил у него: «Ваша фамилия, случайно, не Раскольников?» Оба посмеялись и разошлись.