Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская
И вот в начале декабря 1917 года мы приехали в Санкт-Мориц. Там было пусто и безлюдно, и Вацлав, как я предполагала, был очарован. Мы вскоре нашли очаровательную виллу высоко на горе у дороги к Шантереле. Я быстро наняла прислугу и привела все в порядок. Когда на вилле в первый раз топили печи, мы стояли вместе в ясном солнечном свете, лицом к Альп-Гиоп, и с почти религиозным трепетом смотрели на дым, поднимавшийся из трубы нашего первого дома. Теперь мы могли жить вместе так, чтобы нас ничто не беспокоило, — впервые со времени нашей свадьбы.
В нашу самую первую ночь в Санкт-Морице меня разбудил ужасный шум, похожий на грохот пушек. Мы были недалеко от австрийско-итальянского фронта, и горное эхо от пушечной стрельбы легко могло долететь до нас. Потом грохот стал слышен яснее, и я почувствовала, что моя кровать качается.
«Вацлав, что это?»
«Какие-нибудь новые люди приехали в гостиницу и таскают свои чемоданы по верхнему этажу».
Но в тот момент, когда Вацлав включил свет, какая-то неизвестная могучая сила перебросила наши кровати на другую сторону комнаты. Лампа закачалась, картины попадали со стен, бутылки и другие предметы упали со стола, а земля в это время словно плыла под нами. «Не волнуйся, — сказал Вацлав, — ничего страшного нет, это только землетрясение». Последовал еще один сильный толчок. «Ради бога, идем отсюда, Вацлав». И я от волнения надела на одну ногу комнатную туфлю, на другую — теплый бот, набросила на себя мех и пошла к лестнице, на этот раз забыв про драгоценности и про все остальное. «Идем, Вацлав, идем!» Но он спокойно начал одеваться.
Все сидели на снегу перед гостиницей и стучали зубами — больше от страха, чем от холода. «Пойдем в холл, фамка». Телефонист пытался созвониться с Цюрихом. «В Замадане очень плохо… Похоже, что центр — Розегталь… Милан в порядке… Уже семнадцать толчков».
Вацлав спокойно рассматривал кривую башню. «Как будет жаль, если она рухнет». К счастью, землетрясение нанесло очень мало ущерба.
На следующий день Вацлав поехал в Лозанну за Кирой и ее няней. Я достаточно сильно нервничала из-за этого: он ведь плохо говорил по-немецки и совершенно терялся, когда ему надо было заниматься нуждами повседневной жизни. Снять комнату в гостинице и купить билет на поезд — это было ему незнакомо. Вацлав был очень горд и отважно шел навстречу приключениям, когда отправлялся в это свое первое одиночное путешествие.
Наш дом, наполнившись нашими вещами, стал выглядеть действительно по-домашнему. Прихожая была уставлена лыжами и санями, потому что я решила участвовать во всех зимних видах спорта. Дом возвышался над Санкт-Морицем, и озеро лежало у наших ног. Напротив были прекрасные Розег-Альп и Пиц-Маргна, которые укрывали нас от восточных ветров, и повсюду лежал снег, сверкающий снег толщиной в семь футов, который обещал нам чудесную зиму. Приехали Вацлав и Кира, и скоро мы вернулись к нашему обычному распорядку дня. Я хотела во всем обслуживать Вацлава, но он отказался от этого: «Жена не должна прислуживать мужу, фамка». Старая дева не могла бы содержать свою одежду в большем порядке и в более безупречной чистоте, чем Вацлав.
Балкон первого этажа был очищен, и каждое утро Вацлав два часа занимался там упражнениями, а Кира наблюдала за этим и терпеливо смотрела, как танцует Татакабой. Когда он делал прыжок, она веселилась и хлопала в ладоши, и тогда Вацлав забывал свою железную дисциплину, подхватывал ее на руки и кружился в вальсе, напевая: «Ваша любезность, моя котик, моя фунтики».
Делая покупки в поселке, я сигналами сообщала Вацлаву последние новости с войны, когда он упражнялся на этом балконе. Каждый день в двенадцать часов в центре поселка вывешивали бюллетень новостей, и мы придумали для них код — движения рук.
Это была очень счастливая зима. Мы постоянно были вместе, и нас никто не беспокоил. Мы подолгу гуляли и обошли всю Энгадину[35].
Я стала спускаться со склонов на скелетонах Димсона, и это был мой любимый спорт. Слуги просто обожали Вацлава. Если он встречал кухарку, когда она поднималась по дороге к вилле, он доносил ей до виллы посылки. Если уголь был слишком тяжелым, он помогал горничной класть куски угля в огонь; он даже флиртовал со старой прачкой, покупал ей кьянти и разговаривал с ней об Италии — ее родной стране. Он играл со всеми детьми поселка. Иногда мы встречались перед ленчем и выпивали аперитив у Ганзельмана, куда все ходят во время сезона. Ганзельман, австриец по происхождению, известный кондитер из Санкт-Морица, очень интересная личность, играл ведущую роль в жизни поселка. Он стал верным другом «месье Нижинского». Вацлав высоко оценил его рулет с сыром, дал ему рецепты кулебяк и иногда долго обсуждал с ним политическое положение.
Кроме того, мы часто ходили к доктору Бернарду. Его дом, образец новейшего энгадинского стиля, был местом встреч многих интересных людей, швейцарцев и иностранцев. Президент Гартман, наш сосед, тоже приглашал нас к себе.
Кира хорошо развивалась и выглядела чудесно, когда быстрыми мелкими шажками шла рядом с Вацлавом, одетая в костюм медвежонка. Они спускались по склону до Селерины на головокружительной скорости. Я страшно пугалась, а Вацлав говорил: «С моей любезностью ничего не случится, пока мы вместе». Вечера мы обычно спокойно проводили дома за чтением.
Когда я ходила кататься на коньках, Вацлав сопровождал меня. Хотя он не занимался ни одним из зимних видов спорта, он давал мне прекрасные советы по поводу техники и равновесия. Его инстинктивное знание в этой области было изумительным.
Потом Вацлав открыл для себя сани, которыми мог управлять сам, и дважды в неделю мы все трое уходили из дома утром и либо устраивали себе ленч на открытом воздухе, либо заходили поесть в какую-нибудь гостиницу у дороги. Мы исследовали ледники, перевалы и озера Бернины. С началом сезона приехали из Парижа многие наши друзья, и казалось, что Вацлав полностью отдохнул и был совершенно успокоен беззаботным весельем тех, кто его окружал. К моему удивлению, он пригласил в гости
