Абель-Фишер - Николай Михайлович Долгополов
— Как они познакомились? Вряд ли — захотел, пусть и известный сценарист, свидеться с разведчиком и, как говорят французы, вуаля, пожалуйста!
— Думаю, это было после картины «Перед судом истории», которая очень понравилась в Комитете госбезопасности. И отцу порекомендовали, хотите — посоветовали, переплести в «Мертвом сезоне» биографии двух разведчиков-нелегалов. В месяцы написания сценария его представили Абелю, потом папа часто у него бывал в квартире на проспекте Мира.
— Вы считаете, что биографии переплетены? Мне представлялось, что фильм в основном о судьбе Молодого, работавшего в Англии.
— Переплетены. Это совершенно точно.
— Что же там абелевское?
— Абелевское? Давайте возьмем сцену обмена. Точно так меняли Абеля на летчика Пауэрса. Или та фраза, которую произносит Банионис, игравший главного героя, — о том, что он служил в немецком штабе.
— Вы действительно считаете, что Абель служил в немецком штабе? Меня уверяли, что такого не было, архивных материалов и других подтверждений нет. Или не сохранилось…
— Сути дела это не меняет. Он служил в немецком штабе, и реплика Баниониса о том, что сначала командовал Гальдер, а потом Йодль, указывает конкретный штаб — оперативный штаб сухопутных сил Германии.
— Есть ли тому подтверждение в документах?
— Подтверждением, косвенным конечно, не документальным, может служить признание Рудольфа Ивановича моему отцу. Это было уже после выхода книги Кожевникова «Щит и меч». Так вот Абель говорил, что он мог вытащить бумажник из кармана Гитлера, которого видел в среднем один раз в месяц.
— Здесь меня многое смущает. Я пытался изучить по месяцам и по годам, где бывал Вильям Генрихович во время войны. Читал его письма близким, записывал то, что мне рассказывали Эвелина Вильямовна и Лидия Борисовна. Там нет таких вот временных «промежутков» для достаточно длительного внедрения.
— Я верю рассказанному отцом. Он был очень точен в словах, в оценках. Рудольфа Ивановича уважал исключительно.
— У них сложились отношения чисто деловые: сценарист — герой — консультант фильма. Или более теплые?
— Отношения были очень дружественные. У нас дома много рисунков Рудольфа Ивановича, включая новогодние открытки, которые он сначала сам рисовал, а потом писал на них поздравления.
— И странно: подписывался почти всегда Абелем.
— Именно так. Мы с отцом бывали у Абеля и на даче. Первый раз во время съемок, зимой. Там был любимец Рудольфа Ивановича — сиамский кот, который сидел на шкафу возле двери. Каждого входящего он бил лапой по голове. У папы волос не было, и ранки, скажу я вам, оставались достаточно глубокие. Рудольф Иванович очень любил курить папиросы. Одну за другой. И все время что-то вертел в руках. Это не ручка была, какие-то предметы.
— А как он вас называл?
— Вы не поверите — Августейший! Ко мне очень надолго прилепилось это имя, так меня, совсем мальчишку, называли во дворе. И Рудольф Иванович тоже. Позже меня переименовали в Чингисхайма, мама-то — татарка. Как-то зимой я прожил у них три месяца на даче. Отец считал, что мне в том юном школьном возрасте пора было определяться с будущей профессией. По предложению Рудольфа Ивановича меня послали туда, на дачу — чтобы пожил там, набрался самостоятельности, чтобы ко мне пригляделись. Было это где-то в конце 1960-х…
— И как общались с Рудольфом Ивановичем?
— Он смотрел, как у него на даче я выполнял школьные домашние задания. Нужно было — помогал. Каждое утро, как и я, ездил в Москву на электричке. Я в школу — раньше, он на службу — чуть позже.
— Бывал я на даче. От станции все-таки прилично. И тем более зимой…
— Но мы ходили, ничего страшного. Меня папа держал в очень большой строгости. И Рудольф Иванович был человек серьезный. Он все время чем-то себя занимал. Не сидел без дела. Дома носил простые брюки — но не тренировочные, а удобные, широкие. Обычно фланелевые рубашки темных тонов, тапочки. Много читал… Меня поселили внизу, слева было что-то типа кухни. Справа стояла клетка — в ней ворона с перебитым крылом.
— Звали Карлушей, как рассказывали мне дочери.
— У Рудольфа Ивановича складывались хорошие отношения с кошками, собаками, животными.
— Правда ли, что он говорил с акцентом?
— Иногда, когда что-то его, видно, расстраивало, легкий акцент проскальзывал. Я назвал бы его прибалтийским. Так говорят по-русски прибалты. Но это — в редких случаях. В «Мертвом сезоне» он сам себя озвучивал.
Был и более поздний период встреч. Это когда у отца случился инфаркт и он лежал в реанимации — первый этаж шестого корпуса Института Склифосовского. А в Москве карантин из-за гриппа. По-моему, самое начало 1970 года. И никого не пускали. Но когда пришел Рудольф Иванович — никаких препятствий. Был он в своем пальто серого цвета с каракулевым воротником. Принес в авоське продукты и две бутылки, заткнутые розово-фиолетовым напальчником. Он сказал отцу, что это сок черноплодной рябины, который очень помогает.
— Как же он в реанимацию да еще при карантине прошел?
— В этом и феномен! Никто из сестер даже не остановил его. Потом моя мама, которая работала в другом отделении Склифа, все интересовалась, как же пропустили. И медсестры отвечали: были уверены, это какой-то сотрудник из Склифосовского. Или врач, профессор, который пришел осмотреть отца.
— Тихий человек, проходивший сквозь стены…
— Тихий и совершенно неприметный. Абсолютно неброский. Отец просил Савву Кулиша повторить образ Рудольфа Ивановича именно в одежде Баниониса в «Мертвом сезоне» — и там строгая белая рубашка, галстук, никаких выпендрежных вещей. Но я помню, как он жаловался отцу, что после «Мертвого сезона» его стали узнавать в электричке.
— Для съемок в фильме ему сделали нашлепку. Я сначала думал, чтобы не узнали враги. Но все было прозаичнее — нельзя было в те годы сниматься в кино лысым. Вот Рудольфа Ивановича и загримировали. Вообще мне Эвелина Вильямовна рассказывала, что первая серия им с Беном — Молодым нравилась, потому что напоминала то, чем они действительно занимались, а вот вторая, с погонями… Абель считал, что там, где начинаются погони и стрельбы, разведка заканчивается.
— Картину «Мертвый сезон» вообще запускали как одну серию,
