Евгений Матвеев - Судьба по-русски

Дом родителей партизана Савелия нашли не сразу. Глазастый Александр увидел на калитке прибитый кусок фанерки, а на нем углем было написано: «Зеленая 14».

«Эмка» остановилась.

— Мам! Смотри, дядя Савелий здесь! — закричал Гришутка, увидев на крыше деревянного дома мужчину, укладывавшего доску на стропила. Мужчина и вправду был вылитый Савелий, только усы и брови совсем белые.

Старик удивился приезжим, крикнул жене вниз:

— Мать! Подойди к людям, может, чего надо иль ищут кого!..

Рая сердцем почуяла, что приехали они именно туда, куда надо. В свою очередь крикнула:

— Мы от Савелия!..

За забором раздалось женское: «Ой-ой!», а старик торопливо стал спускаться вниз. Маленькая сухонькая старушка выскочила со двора, все с тем же «ой-ой» кинулась к Рае и безжизненно повисла на ней.

— Не надо… Ведь мы вам радость привезли, а вы плачете… — утешала ее Рая, не скрывая и своих слез.

Вышел из калитки и отец Савелия. Снял с головы замызганную солдатскую шапку, низко поклонился.

Гриша и Саша наперегонки, скороговоркой сообщили старикам:

— Он — хороший… он — партизан… он нас спас… он вам письмо передал!..

Старик долго не мог справиться с волнением, потом промолвил:

— Так мы ж, детушки, похоронку на сына получили… — И уже окрепшим голосом сказал жене: — Ну, ну, Маруся, хватит. Проводи людей в дом…

Лейтенант Володя спросил у Раисы:

— Вы как, надолго здесь?..

— Тебе куда приказано нас доставить?

— В какое-то общежитие.

— Ну вот: приказ ты выполнил.

— А если генерал спросит?

— Во-ло-дя! — Рая по-матерински застегнула на его гимнастерке пуговицу, сказала: — Не спросит. Он — не спросит…

— Ну, будь что будет. — От смущения лейтенант переступил с ноги на ногу: — Счастья вам… И чтоб… все обошлось…

В чистой, уютной горнице стало темнеть. Иван Петрович зажег керосиновую лампу и, подкрутив фитилек на самый малый огонь, пояснил:

— С горючим нынче туго. — Потом присел рядом с Марией Андреевной: она, потрясенная известием, лежала на диване, все еще держась за сердце. Поднял сползшее на пол одеяло и, прикрыв им жену, снова заговорил: — В тесноте — не в обиде… Судя по всему — вам некуда деться… — Он развернул треугольник письма. — А Савелий так и пишет: «Мало ли что бывает в жизни. Если им понадобится, то приютите…» Так вот: повестка дня известна, собрание считаю открытым…

— Ну, будь ты неладен, — рассмеялась, покашливая. Мария Андреевна, — Ты ж не на своем партсобрании.

— Собрание будет открытым, так что и вам, Мария Андреевна, и вам, Раиса Израилевна, будет позволено голосовать.

— Только, дед, давай без лишних дебатов. Я — за! Так в протоколе и запиши! — категорически высказала свое мнение Мария Андреевна.

— Не нарушай регламент, — со смехом цыкнул на нее дед-«председатель». — Главное мнение скажет Раиса Израилевна. Слушаем вас.

Рая умилялась, глядя на стариков.

— Извините меня… Я так растрогана, что слов не подберу… Подумайте: документов у меня никаких, продовольственных карточек нет…

Иван Петрович перебил ее:

— Главный, самый главный документ — вот! — Он многозначительно потряс перед глазами женщин треугольником. — Тут — правда… Значит, решили единогласно!..

…Раю взяли на работу в госпиталь по специальности — медсестрой. Саша пошел в школу… Но покоя не было: частые вызовы, допросы в НКВД, КГБ, слежка за ней и детьми… И, пожалуй, только сердечность ее новых знакомых удерживала Раю от того крайнего, что уже не раз приходило ей в голову…

Так тягостно прошли полгода, казавшиеся вечностью.

Раю из медсестер перевели работать в прачечную. Изнурительная работа в жарком, влажном помещении ее не пугала — тяготила обида: за что?

Об этом Рая осмелилась спросить главного врача госпиталя, полковника медслужбы Абрама Соломоновича Клеймана.

— Милая моя… Мне трудно вам это объяснить, но придется. Мне сказали так: «Она часто и подолгу общается с больными…» Я так полагаю, что шлейф прошлого тянется… Я не хочу вас огорчать, но, очевидно, имеется в виду ваша связь с немцем… Извините ради Бога…

— А как же с милосердием. Абрам Соломонович? Ведь раненые перед медсестрой от отчаяния, от боли выворачиваю! душу наизнанку. Как же их не слушать? Грешно ведь это…

— Я и так сказал вам больше, чем имел право, извините. — Главврач встал, легким кивком головы обозначил поклон и вышел.

В тот же день, поздним вечером, судьба снова преподнесла Рае нечто неожиданное. Иван Петрович в своем депо получил по продовольственной карточке банку американской тушенки.

— Глянь, Раечка, чего наш дед к Первому мая приволок. — Мария Андреевна освободила банку от газеты, в которую та была завернута, сказала: — Завтра сделаем жаркое, мужиков наших покормим досыта. Да и сами по рюмашке пропустим для бодрости.

Пока Мария Андреевна протирала тряпкой замасленную банку, Рая впилась взглядом в смятый лист газеты, смотрела и оторваться не могла. Ее словно током ударило: на газетной странице она увидела фотографию мужчины. Был он в штатской одежде, взгляд прямой, подбородок сильный, прическа с аккуратным пробором, нос слегка вздернут… Вот только усы… Не было их у Франца… Но это был он! Он! Рая бросила взгляд вниз, в конец статьи, — подпись незнакомая, ничего общего ни с именем, ни с фамилией Франца…

— Спокойной ночи, — дрожа от волнения, едва выговорила Рая и направилась к себе.

— А покушать? — всполошилась старуха.

— Спасибо, я на работе перехватила…

— Раечка, ты не заболела часом?

— Нет, нет! — с трудом передвигая ноги, Рая пошла к детям. Сыновья крепко спали.

Рая уселась за столом у лампы, расстелила перед собой газету. Стала читать статью. В ней автор сообщал, что на территории Советского Союза формируется польская дивизия имени Костюшко. Ее цель — вместе с Красной Армией освободить свою родину…

Невероятно! Не может быть! — думала Раиса, вглядываясь в фотографию. То, что это Франц, сомнений не было: даже в тексте статьи попадались его любимые слова, его! Рая мучилась догадками. Что же это? Где он настоящий? Тот немец, что спас ее и детей от гибели?.. Тот, кто одаривал ее вниманием, любовью?.. Или этот — поляк, выдающий себя за патриота? А на самом деле он — шпион!..

Рая с трудом пережила бессонную ночь и поутру кинулась к главврачу.

— Дорогой Абрам Соломонович! Ни о чем сейчас не спрашивайте меня… Но умоляю, пожалуйста, разрешите на один день съездить в Москву!.. — Она решила во что бы то ни стало повидаться с редактором газеты.