Николай Черкашин - Я - подводная лодка !

В полдень пошли с доктором проверять "баки", то есть столы в отсеках. Раскладные столики есть только в первом и кормовом отсеках. Мотористы едят на дизелях, электрики тоже что-то приспособили. Жалобы одни и те же: плохо готовят. (А что взять с нашего шеф-кока Маврикина, который на гражданке был шофером, шофером и на камбузе остался. "Смотри, Костя, - пригрозил ему старпом, - чтоб в борще гайки не плавали!")

- Мало черного хлеба выдают...

- В хлебный рацион включены черные сухари, - невозмутимо поясняет доктор. - И потом вы ж, гады, сами его топчете.

Это чистая правда. Все аккумуляторные ямы забиты коробками с проспиртованными буханками. На коробках этих спят электрики, коробки топчут при осмотрах аккумуляторных батарей, хлеб мнется, ломается, крошится и его бестрепетно выбрасывают.

- А белого почему так мало? На птюху не хватает!

- В пайку белого хлеба входят и сушки, и сухари, и галеты, и печенье. А кто сожрал в 5-м 250 кило печенья? - грозно вопрошает доктор. - Крысы? Знаем мы этих крыс с боевыми номерами из БЧ-5! А кто галеты с соляром в море выбрасывал? Забыли? А птюха вообще запрещена! Батон режется не вдоль, а поперек ломтями. Птюху на базе будете делать. А в походе все строго по норме.

По итогам проверки составили рапорт командиру. Доктор сглаживал формулировки, я же, напротив, их обострял.

Позавчера при срочном погружении закрыли верхнюю газовую захлопку, не успев остановить левый дизель. Раскаленные выхлопные газы сожгли уплотнительную резину. Теперь газовый тракт течет ручьем при каждом погружении. Через каждый час приходится откачивать трюм дизельного отсека помпой из седьмого. А рядом, в 30 милях, идет американская 62-я амфибийная эскадра - авианосная ударная группа (АУГ) во главе с авианосцем "Гвадалканал". Наши гидроакустики отчетливо слышат работу гидролокаторов кораблей его охранения. Положение аховое: засекут стук нашей помпы или не засекут? Засекут - набросятся всей стаей и будут гонять нас до тех пор, пока не всплывем на зарядку. Можно считать, что на нашей боевой службе будет поставлен жирный крест, а в военное время - крест могильный. Всплывать ночью и менять резину на проклятой захлопке - дело рискованное.

Механик собрал мотористов на дизелях, пригласили меня. Я обрисовал обстановку, рассказал о вчерашних самолетах, летевших в сторону Ливана, о том, где мы и кто рядом с нами. Затем пришел командир и тоже молвил слово о том, как важно быстро и качественно сменить прогоревшую резину. Мотористы сидели, свесив стриженые головы на худые ключицы. Трубы вокруг них извивались так густо, что казалось, будто все мы - лодочное мясо, пропущенное через фильеры мясорубки. Все в нарывах и фурункулах - от грязи, зноя, пота, соляра, технических масел. Тихо поминаю про себя доктора. Своей ленью, флегмой он доводит меня до бешенства. Ведь это его святая обязанность протирать моряков спиртом, а мотористов - вдвойне. Но док на все забил болт. Слишком стар для лодки - капитан медслужбы. Его однокашники давно приискали теплые места на берегу. А он все ещё "пашет" в морях. Тот ещё "пахарь"!

Всплыли после ужина. Глухая звездная ночь. Резину на захлопке меняли два часа. Но, кажется, сменили и все наладили. Замкомбрига на всякий случай предлагает заполнять газовый тракт до нижней захлопки, а при всплытии осушать в трюм.

Море фосфоресцирует. По борту пробегает волна, и будто серные огоньки незажегшейся спички вспыхивают вдоль "коробка". А потом волны отбегают от корпуса, закидывая назад светящиеся гребни. Красиво!

Опять бессонница, опять одуряющий сон в духоте, пробуждение от толчка усевшегося на мой диванчик мичмана-шифровальщика, а уж затем тягостная полудрема под крики оживающего под утро отсека, под громкие команды по "каштану" - ночью их стараются не подавать по трансляции, все-таки бульшая часть экипажа спит...

Звонки и ревуны - проверка сигнализации на проворачивании оружия и механизмов. Несколько раз вставал, пил противно теплый чай из фляги, растирал виски ландышевым одеколоном, включал вентилятор, но струя сухого и теплого воздуха не освежала, а пробегала по телу шершавой лентой.

Несколько раз включал плафон, читал "Севастопольские рассказы" Толстого. Заново открыл их для себя. Может быть, потому, что не раз бывал в этом городе и все описания Толстого стоят перед глазами.

Так... Ноги поехали вверх, значит дифферент на корму - это подвсплытие на утренний сеанс связи. Значит, через пять минут в тамбурчике зазвенят ключи. Так и есть. Если это доктор, которому нужно заглянуть в аптечный шкаф - он в нашем со старпомом тамбурчике, - тогда щелкнет включатель плафона. Но включатель не щелкает, значит, дверь мою открывает мичман-шифровальщик с очередной "портянкой", которую ему только что передали радиотелеграфисты. На столе у меня вспыхивает настольная лампа, "шаман" гремит железной шкатулкой с разборными книгами, садится на мой диванчик - больше некуда, и его потная спина упирается в мои колени. Надо бы вставать, но жизнь кажется такой противной, что готов немедленно умереть, лишь бы больше не видеть эту постылую лодочную машинерию, эти смертельно надоевшие лица...

К 2 часам ночи работа "супостатских" гидролокаторов перестала прослушиваться. Ушли? Или затаились? А в 4, в самый разгар ночного чая, шифровальщик принес "радио" из Москвы: ввиду обострения обстановки в Ливане главком приказал задержать в Средиземном море бригаду подводных лодок, которую мы пришли сменять, "до особого распоряжения".

- Не фига себе, мамочка! - присвистнул замкомбрига. - Представляю себе, как Гена Еркин рвет волосы на руках.

И то сказать, ребята вот уже год в отрыве от родных берегов. 13-й месяц пошел. Ох и клянут же они сейчас ливанцев Такой концентрации русских подводных лодок - две бригады сразу! - Средиземное море, похоже, не знало...

- Ну, Комраковы да Сергадеевы1 нахватают сейчас орденов, - вздохнул кто-то из офицеров.

Странное совпадение: через три дня - 22 июня, 35 лет со дня начала войны. Надеюсь, история хотя бы в датах не повторяется...

Карта у штурмана пуста: одна координатная сетка и ни одного островка. Такой глухой район. Оно и к лучшему.

Наши главные враги - самолеты. Ночью у подводной лодки особенное зрение. Она не видит ни тропических звезд, ни светящихся волн, ни сияющего полумесяца, ни метеорного дождя... Зрение её различает лишь металл за много миль вокруг на море и в воздухе. Ибо ничто так не опасно для субмарины, как металл - плывущий ли навстречу или летящий в облака, металл, в оболочке которого упрятаны злые и умные лодочные смерти.

И ещё лодка "видит" в ночи чужие радиолучи, точнее, вспышки электромагнитных излучений, будь то радиопередатчик или радар. Для этого у неё в ещё одном "перископе" смонтирован "третий глаз", который и засекает вспышки чужих локаторов - корабельных или самолетных, навигационных или поисковых.