Переступить черту. Истории о моих пациентах - Карл Теодор Ясперс
С момента поступления в клинику он больше не слышал никаких голосов и ничего больше не видел и не переживал. Он был чрезвычайно вял и изнурен (потеря веса во время психоза с 156 до 138 фунтов) и спал крепко. Объективно он тоже производил впечатление изнуренного больного делириумом. Когда он в воскресенье проснулся, он опять считал, что его жена умерла. Только по прошествии нескольких дней ему стало ясно, что все это ему привиделось. Прежде, чем перейти к описанию длительного состояния и дальнейшего течения психоза, изложим лишь то относительно немногое, что нам удалось узнать от необразованного и не очень хорошо наблюдаемого больного относительно общих психологических соотношений при психозе.
В начале психоза, до момента поступления в маннгеймскую больницу, сцены сменяли друг друга относительно медленно, между ними были довольно длительные перерывы. Одна и та же сцена не повторялась. Ото дня ко дню переживаемые больным сцены стали носить все более массовый характер, а в конце концов «лихорадочный». Начало «было легким» по сравнению с событиями в больнице. И все же, по мнению больного, он все время был в полном сознании и бодрствовал, может обо всем вспомнить (за исключением отдельных деталей, например, имени главнокомандующего Горного отделения и т. д.).
В начале психоза он иногда и довольно длительные промежутки времени был снова совершенно независим, как это следует из его описания. Даже тогда, когда переживания стали богаче и непрерывнее, ему снова и снова удавалось сориентироваться и прогнать видения. Он ложился на бок, и голые люди исчезали. Или он вставал с постели, и все исчезало. Неоднократно он говорил тогда себе: это мне все привиделось, что за ерунда. «Временами я не знал, где я был, был подавлен мыслями, но затем сосредоточивался и опять все знал». Наконец, попав в больницу, он ориентировался по санитару, выглядывал в дверь и делал вывод: это не корабль, а больница. Он удивлялся: это корабль, а находится в середине города. Но это были лишь краткие мгновения, и он абсолютно не знает, ориентировался ли он в последние дни. «Это захватило меня крепко». «Я не знал больше, был ли это день или ночь, в субботу думал, что это уже воскресенье». При этом он заявлял, что полностью бодрствовал, и смог бы сориентироваться, если бы произошло что-нибудь действительно. «Я все, что происходило, понимал». По его словам, он все время знал, что мы пишем 1912 г. Когда его перевели из больницы в Гейдельберг, он сразу понял, что произошло.
Что касается состояния сознания, то больной не способен внятно его описать. То он подчеркивает, что полностью бодрствовал, то в другой раз говорит, что когда он временами ориентировался, то это он приходил в себя. Но он подчеркивает, что это было не так, как когда пробуждаешься ото сна. Сравнение со сном представляется ему неточным: все, что он переживал, было слишком настоящим, и, кроме того, он не спал.
Во все время психоза он спал очень мало и коротко. «Иначе бы я так не похудел». Но иногда и, как он думает, ненадолго сон одолевал его (ср. описание, где у него во сне забрали мозг). Он был чрезвычайно вял, в конце испытывал боли в конечностях, временами он засыпал уже по дороге из Маннгейма в Гейдельберг.
Описание его переживаний представляется нам слишком прямолинейным. Он не очень хорошо осознает противоречия, которые во время психоза заставляют одно и то же переживание — но постоянно возвращающееся в воспоминаниях — представать в совершенно разном освещении. Наиболее сильно это проявляется в сцене с мозгом.
Личностное сознание больного, по его данным, все время сохранялось. И хотя он становился бриллиантовым Королем Солнца и др., он все время ощущал себя Клинком.
У него никогда не было ощущения силы, ощущения власти, он не предпринимал никаких активных действий, а только реагировал на вопросы и приказы. Он чувствовал себя совершенно бессильным, пассивным и зависимым. Я был «как будто в плену». В начале психоза он испытывал сильный страх, но вскоре — после «экзамена» и после того, как его «разрезали», страх исчез. Он все, что происходило, воспринимал более равнодушно, даже если это было самое ужасное. «Я ничего не мог тогда поделать: надо было просто это все выдержать, больше ничего, что там сделаешь, когда во все это влип. Мне было все равно, что будет». «Теперь надо посмотреть, что будет дальше.» Ни разу, по его мнению, у него не было чувства радости, когда ему присваивали высокие титулы и т. п. Если он на какое-то время выходил из состояния переживания, он чувствовал облегчение. Он говорит, что когда при переезде в Гейдельберг он выглядывал из дрожек, «был рад, что вышел из делириума. Каждый должен это разок пережить. Я был рад, что наступил покой».
В последние дни психоза он не задумывался о своем состоянии. «У меня внутри была такая путаница, что думать было невозможно.» Но иногда, по его словам, он просто «очень лениво лежал» и говорил себе: «какое мне до этого всего дело». Он думал про себя: я не буду отвечать, пока не захочу, если я устану, лягу на бок. Когда он шевелился, сразу раздавался крик: «Тихо». За исключением этих небольших моментов, он никогда не сопротивлялся, а все сносил.
В отношении того, в каком виде ему было дано содержание переживаемого им, больной не в состоянии дать очень вразумительной информации. У меня сложилось впечатление, что в его писаниях по сравнению с тем, как это было на самом деле, на передний план слишком выдвигается конкретно-чувственный элемент. Ведь у него было изобилие ложных восприятий. Оптических: образы, видения, фотографии, звери, воздушный корабль, корзина и т. д. В течение всего психоза он слышал голоса, род которых нельзя было установить, но которые, судя по всему, были телесной природы. Наряду с ними, без сомнения, большую роль играли единицы осознанности, но больной сведений об этом не дал.
По окончании острого психоза при поступлении в клинику — то есть в то время, как мы его наблюдали, постоянно — Клинк был все время рассудителен, дисциплинирован и сориентирован. Но в те недели, что он оставался в клинике, с ним произошли психические перемены. Сначала он безостановочно рассказывал о событиях, которые он пережил, писал
