Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

Я слезаю и подхожу к Топоркову.

– Как дела?

– Плохо. Казаки не продержатся и двух часов. Видите, как по нас сыпят из пулеметов? А у нас по три патрона на казака.

– А нельзя атаковать?

– Можно бы… Есть тут балочка с крутыми берегами, по ней пустить сотни две – прорвут.

– Так почему же?..

– Да вы видите, весь полк растянут в ниточку… А их тут будет тысяч тридцать.

– А где другие полки?

– В отделе.

Я поскакал обратно к Султану.

– Топорков говорит, у него впереди есть балочка… Сотни две могли бы прорваться во фланг неприятеля.

– Разумеется, если б Эрдели дал свой конвой! Ведь у него полтораста человек, а болтаются они зря.

– Напишите, я сам отвезу ему. Ведь если мы отступим, пехоте не удержать за собой железную дорогу. Мы потеряем Екатеринодар и потеряем все!

– Попробуйте-ка!.. Он никогда не отдаст своих. Может, вы сами скажете ему это…

Уговаривать меня не пришлось. Спустившись с пригорка, я пустил коня полным галопом.

О ужас!.. Наш флаг качается… его снимают. Эрдели уже спустился под горку и садится на лошадь… Они уходят. Конвой змеится по пыльной дороге. Я лечу в карьер, но догоняю их уже на полпути к станице.

– Что скажете?

Я объясняю обстановку:

– Если мы отступим, противник погонит нас обратно, пехота не удержится, и тогда все пропало. Ваше высокопревосходительство, дайте мне ваш конвой, я сам поведу его по этой балке, мы прорвем неприятеля и обратим поражение в победу!

Эрдели задумался.

– Возьмите эту записку и свезите ее Султану. Конвоя я не дам, пусть сам атакует.

Я поскакал обратно.

Султан завертелся на своем посту, нетерпеливо втягивая воздух.

Вынул книжку и написал приказание.

– Вольноопределяющийся Вадбольская!

– Ваше Сиятельство!

– Отвезите эту записку Топоркову. Пусть выделит из своего полка две сотни и атакует.

Молодая девушка в элегантной черкеске мигом взлетела на коня и помчалась к камышам. Через несколько минут она вернулась:

– Поручение исполнено!

Все мы впились глазами в горизонт. Минуты казались часами…

– Ну вот, когда красные пошли на нас в атаку! – неожиданно прорывается у Килидж-Гирея. – Смотрите…

На неприятельском гребне все поднялось и ощетинилось массами пехоты… Пулеметы грузятся на тачанки… Но вот на их левом фланге показывается столб пыли и из балки вылетают сотни казаков с шашками наголо. Красноармейцы рассыпаются во все стороны.

– На коней садись! – командует Султан. – Скачите, скажите Эрдели…

Я не дослушал остального… Я уже лечу во весь опор, но нагоняю Эрдели только на холме в нескольких сотнях шагов от станицы. Весь штаб уже рассеялся по гребню. Я соскакиваю на скаку и подхожу к генералу.

– Ваше приказание исполнено!

– Ну и что же?

– Противник прорван и в беспорядочном бегстве отходит по всей линии…

Минута молчания. Эрдели, конечно, в восторге, но не хочет показать этого.

– А вы очень этому рады? – спрашивает он с легкой усмешкой.

– Я в восторге!

– Почему же именно? – Я не ожидал такого странного вопроса. Но я сдерживаюсь и отвечаю в том же тоне.

– Но ведь, ваше превосходительство, обидно было бы отдать большевикам триста красивейших девушек этой станицы!

– Почему же вы думаете, что их наберется так много? – спрашивает он с легкой улыбкой.

– По статистике, ваше высокопревосходительство. Здесь насчитывается до тридцати тысяч жителей, значит, не менее 15–16 тысяч женщин, и среди них, уж конечно, не менее трехсот красавиц призывного возраста.

Какая досада, что Эрдели не задержался на своем командном посту хотя бы еще пяти минут! Он гордо двинулся бы вместе с войсками победителем в отчаянном бою.

Несмотря на все его шалости, я успел искренно полюбить его и был бы счастлив его триумфом…

Эрдели садится на коня и со всей свитой направляется к садам. Встречные ординарцы сообщают о полном расстройстве большевиков, уходящих к Екатеринодару. Пройдя сады, на крыше маленького хуторка, расположенного сейчас же за опушкой, видим Килидж-Гирея и его ординарцев.

– Красные бегут. Они оказывают сопротивление только в Круг лой Роще, на крайнем левом фланге. Но туда, – прибавляет он, – уже прорвались казаки 1-го Кубанского полка и рубят задержавшихся там красных матросов.

Но и отсюда виднеются на опушке лесочка дымки рвущихся ручных гранат, отдельные всадники, и в дыму сверкают шашки казаков Науменко.

– А что вы видите в Екатеринодаре? – спрашивает генерал. Султан подымает бинокль и потом со смехом оборачивается к Эрдели.

– Вижу крыши домов, а на крышах барышни машут платочками, приглашают нас к себе. Город наш.

Эрдели хмуро обращается к начальнику штаба:

– Прикажите расседлывать лошадей. Мы ночуем здесь.

В темноте казаки Науменко уже вошли в город. Мы поднялись на рассвете и вошли туда уже с зарей вслед за черкесами и запорожцами. Город был очищен, большевики перешли на левый берег Кубани, но мост остался в наших руках. Как только было отдано распоряжение стать по квартирам, я поскакал разыскивать семью брата Сережи по оставленному мне Софьей Сократовной адресу.

Навстречу мне выбежала Елизавета Николаевна – я едва узнал ее, так она поседела и сдала. Увидев меня, она зашаталась и упала ко мне на руки. За ней подлетели Мада, за нашу разлуку превратившаяся в цветущую, красавицу, и Леша, ростом и голосом уже, видимо, вышедший из детства.

Бедная Елизавета Николаевна ожидала встретить мужа… Ей сообщили, что в дивизии Эрдели начальником артиллерии генерал Беляев, она была уверена, что это ее Гулинька.

За Кубанью

Ихав казак за Кубань,Снарядившись, мов той пан,Кинь жвавый, сам бравый —Хват не борак.

Несколько дней в Екатеринодаре прошли как одна минута. Жители, едва очнувшись от красного кошмара, сперва не отдавшие себе отчета в положении, повысыпали на улицу.

– Мне кажется, что сегодня – день Светлого Воскресения, – говорила барышня подруге. – Словно вторая Пасха!

– Это и есть настоящая Пасха: Пасха нашего общего Воскресения… – отвечала ей другая.

Они целовали еще горячие осколки падавших на улицах снарядов…

– Это наши… Они уже близко!

Но многие еще прятались по домам. Они не верили еще в прочность положения.

После парада, на котором генерал Деникин, верхом, со свитой, в сопровождении атамана Филимонова с его исторической булавой в руках, благодарил вошедшие в город войска, офицеры были приглашены на торжественный обед в атаманском дворце; во главе сидел Командующий, напротив него Атаман, а по правую руку Романовский.

Отвечая на приветственный тост Атамана, Деникин выразил уверенность, что за падением красной власти настанет час, когда над всеми нами взовьется русское знамя. Речь его, как всегда сжатая и глубоко прочувствованная, не могла не коснуться сердца каждого русского человека и была встречена взрывом общего восторга. Далее Романовский поднял бокал за сказочную доблесть русского офицера, героя мировой войны, и ныне забывающего себя перед лицом тысячи смертей во имя спасения родной страны.