Владимир Голяховский - Это Америка

Услышав Лилин акцент, пациент спросил:

— Вы из России? Это правда, что новый русский метод избавляет от инвалидности?

— Во многих случаях избавляет, — осторожно сказала она.

— Нашими методами меня не смогли вылечить. Как только я увидел по телевизору русского профессора, сразу решил: может, мне повезет с русским методом. Я был на приеме у доктора Френкеля, он заверил меня, что новым методом можно исправить деформацию и удлинить ногу.

В кабинете Френкель бодрым и решительным тоном рассказал свой план:

— Наложим на ногу аппарат Илизарова, исправим положение стопы, а через три месяца сделаем вторую операцию — и у нас будет постепенное медленное удлинение ноги, растягивание по миллиметру в день.

Это и были основы метода Илизарова. Но Стюарт предложил:

— По — моему, надо все сделать за один прием.

Интуиция хирурга говорила Лиле, что это слишком рискованно, что могут возникнуть тяжелые осложнения. Начинать спор со Стюартом она не решилась, только заметила:

— Илизаров рекомендует исправлять сложные деформации не сразу, а постепенно, несколькими последовательными операциями.

Стюарт высокомерно посмотрел на нее. Опыта у него не было, но гонора оказалось много, говорил он заносчиво, цедил слова сквозь зубы. А Френкель обожал эффекты. Вот и теперь он задумался: если удастся за одну операцию исправить положение стопы и начать удлинение, это произведет отличный эффект. Идея Стюарта ему понравилась.

— Почему бы не попробовать? В Кургане я видел, как исправляют очень сложные деформации. Надо пробовать и у нас.

«Но в Кургане работает сам Илизаров и его ученики, У них большой опыт…» — усмехнулась про себя Лиля.

Как переубедить Френкеля? Дома она весь вечер думала об этом. Хирургия основана на опыте, когда хирург берется за операцию, он должен иметь особое хирургическое предчувствие — профессиональное шестое инстинктивное чувство, что результат будет хорошим. У нее такого предчувствия не было.

Она нарисовала схему двух последовательных операций и утром решилась показать рисунки Френкелю:

— Простите, я тут прикинула, как лучше исправить деформацию, а потом удлинять.

Стюарт глянул на бумаги мельком и скривил губы в усмешке, а Френкель внимательно рассмотрел рисунки и одобрительно сказал:

— Вы хороший художник! Нарисовано все ясно, но будем делать, как решили. Я так хочу.

«Я так хочу». Против этого спорить не приходилось. Это его частный больной, а по правилам американской медицины лечащий врач несет полную ответственность за своего пациента. Что ж делать?..

Френкель был хорошим хирургом — быстрым, решительным и точным. Но тонкостей метода Илизарова он пока не знал, к тому же многое поручал Стюарту, а тот откровенно игнорировал Лилю. Операция получилась тяжелая, кровавая, больному перелили много крови. Лиля переживала за него, расстраивалась из-за Френкеля: глубоко уважая его, она не хотела, чтобы у больного начались осложнения после его операции.

Едва управились за пять часов, все устали, у Лили ныли от напряжения ноги, руки и спина. Френкель бодро спросил:

— Лиля, вы китайскую еду любите? По традиции я заказываю ланч на всю бригаду.

Он тут же по телефону заказал еду в недорогом китайском ресторанчике. Это была новая для Лили черта демократии на бытовом уровне — шеф угощает бригаду, которая помогала ему на операции. Ничего подобного в Бруклинском госпитале не было.

Через несколько минут принесли набор блюд в бумажных коробках. Голод — лучший повар, с аппетитом поели все.

Лиле интересно было посмотреть, что делают хирурги в других операционных. Но как? Френкель, как будто угадав ее мысли, предложил:

— Хотите посмотреть, чем заняты наши доктора в других операционных? Пойдемте, я вам покажу. Вам надо знать людей и надо, чтобы они знали вас.

Они переходили из операционной в операционную. Лиля поражалась размаху работы и сложному оборудованию операционных.

— Спасибо вам большое за экскурсию. Я просто потрясена, никогда раньше не видела, чтобы в один и тот же день в одном госпитале так много известных специалистов делали столько операций.

Ему явно понравилась ее реакция.

Хирургия — тонкое ремесло, освоение нового метода не бывает без трудностей и ошибок. Расстроенная Лиля рассказывала Алеше:

— Первая наша операция с Френкелем получилась неудачной. Я беспокоюсь за состояние этого пациента. Но знаешь, Алешка, после тех операций, которые мне показал Френкель, я еще яснее поняла, насколько мы отставали в Союзе. Да и резидентура в Бруклине тоже дала мне недостаточно. Там было много общей хирургии, но мало костной.

В результате рекламы илизаровских операций поступало все больше больных, и Лиля уже ассистировала Френкелю два — три раза в неделю. У нее был прилив энергии, она работала по десять часов в день, иногда задерживалась до глубокой ночи. Но ее расстраивало, что у того учителя все-таки развились осложнения. Он страдал и жаловался Лиле:

— Вот, нога отекла и почернела. Что же это? Я поверил в русский метод, считал, что он поможет мне. А стало еще хуже. Жалею теперь, что поверил.

Стюарт или не понимал, или не хотел признавать своей ошибки. Но Френкель понял, что Лиля была права, и стал больше прислушиваться к тому, что она советовала. Теперь он регулярно обсуждал с ней новые операции. Накануне операции она дома рисовала схемы и утром показывала их. Ему нравились эти ясные схемы, он вешал их на стене в операционной и по ним учил молодых:

— Будем делать так, как нарисовала доктор Берг.

4. Американская стамина

Лиле надо было заниматься вместе с резидентами, ходить на их утренние занятия. На это требовалось разрешение Френкеля, а она стеснялась беспокоить его просьбами. Дверь в его кабинет почти никогда не закрывалась, сотрудники заглядывали туда и, если никого не было, заходили к нему почти запросто. Она тоже выждала, когда вышел очередной посетитель, и вошла в кабинет.

— Доктор Френкель, можно?

— Конечно, Лиля, вам всегда можно.

— Я хочу попросить у вас разрешения ходить на утренние конференции резидентов. Вы разрешите мне приходить на занятия?

— О чем вы спрашиваете? Я сам собирался предложить вам это. Вы наш сотрудник и можете ходить на любые занятия и конференции, какие вам интересны.

Теперь Лиля опять вставала в 5 утра и начинала день в 6:30 вместе с резидентами. Ехала она на метро, которое к тому времени хорошенько обновили: многие станции привели в порядок, стало чище, запретили курить и включать громкую музыку; вагоны пустили новые, более удобные, не испорченные граффити. В ранние часы пассажиров было мало, почти все чернокожие, но не те, которых Лиля боялась в Бруклине. Это были рабочие люди.