Реввоенсовет Республики (6 сентября 1918 г. / 28 августа 1923 г.) - Коллектив авторов
Он в своих сообщениях и отчетах, посылаемых в столицу, сочетание слов «военные специалисты» употреблял только с кавычками. Первоначально штаб Северо-Кавказского военного округа (СКВО) и его военный руководитель (военрук) упрекались только в некомпетентности, инертности и безделье, но вскоре последовали куда более серьезные обвинения. Дистанцию от презрительной оценки «сапожники!» до беспощадной резолюции «расстрелять!» Сталин преодолел довольно быстро — за два с половиной месяца.
В первых числах июля произошло событие, заметно повлиявшее на дальнейший ход рассматриваемого нами сюжета: вытесненные германскими оккупантами с Украины и Донбасса отряды бывших 3-й и 5-й украинских советских армий (около 15 тысяч бойцов), возглавляемые К. Е. Ворошиловым, пробились в район Царицына и существенно пополнили царицынскую группировку войск. Боевое ядро ворошиловской группы составляли отряды донецких шахтеров и металлистов.
Стремясь сосредоточить в собственных руках всю полноту власти, Сталин в очередном письме Ленину (11 июля 1918 г.) выдвинул требования: предоставить ему военные полномочия и «вдолбить в голову» наркому по военным делам, председателю Высшего военного совета Л. Д. Троцкому, что «без ведома местных людей назначений делать не следует». Завершается письмо типично «сталинским» заявлением: «Отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит… я буду сам, без формальностей свергать тех командиров и комиссаров, которые губят дело».[194]
На следующий день Сталин телеграфировал Ленину о том, что штаб СКВО якобы «оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией», работники штаба «абсолютно равнодушны к оперативным действиям», а военные комиссары «не смогли восполнить пробел»… И снова добавляет: «Я буду принимать ряд мер… вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров».
Первым объектом решимости Сталина «смещать чинов» стал, естественно, самый крупный из них — военрук штаба СКВО Е. А. Снесарев. Атака на него велась настойчиво и энергично. 16 июля Сталин послал Ленину большую телеграмму, в которой утверждал (правда, с оговоркой «по-моему»), что военрук Снесарев «очень умело саботирует дело очищения линии Котельниково — Тихорецкая» и вообще «довольно деликатно старается расстроить дело»… Еще через день была послана телеграмма Троцкому, извещавшая, что в Царицыне состоялось совещание, в котором участвовали Сталин, Зедин (военком штаба СКВО), Минин (председатель Царицынского Совета депутатов), Ворошилов, Каменский и другие. Совещание решило «предложить Вам (Троцкому. — С. Л.) удалить Снесарева» и признало необходимым «создать окружной военный совет с оперативными функциями».[195] В состав создаваемого нового военного совета участники совещания предложили внести Сталина, Зедина, специалиста Тритовского, Минина и Ворошилова.
Центральные органы власти вынуждены были уступить натиску царицынцев. Высший военный совет 24 июля постановил:
─ военному совету СКВО «обратиться к непосредственному исполнению его прямых обязанностей» (то есть к решению организационных, административных и хозяйственных задач);
─ образовать военный совет Северного Кавказа, «обнимающий в оперативном отношении районы Донской, Черноморо-Кубанский и Бакинский»;
─ в состав военсовета Северного Кавказа должны войти Сталин и Минин, по представлению которых будет назначен военный руководитель.
В Царицыне на пост военного руководителя выдвинули Ворошилова.
Таким образом, на исходе июля Сталин получил столь желанные военные полномочия. Ему отныне были непосредственно подчинены все войска Царицынского участка фронта, органы государственного и экономического управления Царицына и Царицынского района, а косвенно (через штабы и военкомов создаваемых в Черноморо-Кубанском и Бакинском районах военных советов) и силы и средства всего Южного региона. Способствовала ли такая централизация власти выполнению основной — продовольственной — задачи? Вовсе нет; скорее наоборот, поскольку, как сказано в Краткой биографии Сталина, он «целиком занялся обороной Царицына».
Тем временем красновцы перехватили коммуникации, ведущие к Царицыну с юга и из Царицына на север, к центру страны. Большое информационно-отчетное письмо, отправленное Сталиным 4 августа Ленину, Троцкому и наркому продовольствия Цюрупе, начиналось минорной фразой: «Положение на юге не из легких». Завершается письмо признанием, что до восстановления связи с Северным Кавказом рассчитывать на Царицын в продовольственном отношении не приходится.
В перечне причин, обусловивших такое неприглядное положение, на первое место в письме поставлены: инертность бывшего военрука и «отчасти заговоры привлеченных военруком лиц в разные отделы военного округа». Кратко отмечены и положительные стороны обстановки: началась ликвидация отрядной неразберихи на фронте и «своевременное удаление так называемых специалистов».[196]
Итак, к началу августа 1918 года Сталин «завершил» битву за хлеб и подготовил себе достаточно прочные исходные позиции для последующего, в основном военного, этапа своей деятельности на юге. Он обладал полнотой не только военно-административной, но и командной власти, очистил органы государственного и военного управления от мешавших ему людей, укрепил, по собственному разумению, тылы, и, наконец, обрел в лице Ворошилова надежного и во всем послушного помощника.
Никто теперь не мешал Сталину проявить на деле свои военно-организаторские и полководческие способности. Обстановка позволяла сделать это и даже требовала таких конкретных дел, поскольку Донская армия атамана Краснова, к тому времени значительно выросшая и окрепшая, как раз в последних числах июля перешла к решительным широкомасштабным действиям.
Правильно оценив намерения и группировку сил противника, военрук Снесарев (до его смещения) решил наиболее надежно укрепить северные и северо-западные подступы к Царицыну — сосредоточить там необходимое количество сил и средств, построить линию полевых оборонительных сооружений (окопы, проволочные заграждения) и т. п. Такое решение соответствовало директивному указанию Ленина: все усилия направить не на продвижение вперед, а «на полную и надежную охрану пути от Тихорецкой к Царицыну и от Царицына на север».[197]
Первые самостоятельные решения оперативного характера Сталин и Ворошилов принимали не столько на основе объективной оценки обстановки, сколько исходя из субъективного противостояния любым решениям и действиям «военспецов». В начале августа Сталин докладывал, что он и его новые помощники, отстранив Снесарева от решения оперативных вопросов, сразу же «отменили старые, я бы сказал, преступные приказы» и решили повести «наступление на Калач и на юг, в сторону Тихорецкой».[198]
Основные силы царицынской группировки, наспех сосредоточенные на западном и южном участках фронта, двинулись в наступление. Но оно вскоре «захлебнулось», так как красновцы нанесли удары по ослабленным северным и северо-западным участкам.
«Ввиду этого, — докладывал Сталин в письме от 4 августа, — и решили мы приостановить наступательные действия в сторону Тихорецкой, приняв оборонительное положение». Фактически же приостановка наступления вскоре обернулась отступлением. К середине августа активно действовавшие белоказаки с севера, запада и юга вышли на ближние подступы к Царицыну. Так совершилось первое окружение Царицына.
Осознал ли хоть немножечко Сталин несостоятельность своих оперативных решений, усомнился ли он в правильности жестко проводимого им курса на изгнание и даже «ликвидацию» старых военных специалистов? Отнюдь нет! Из объявленного на осадном положении Царицына 16 августа была отправлена заместителю народного комиссара по военным делам Н. И. Подвойскому такая телеграмма.
«Благодаря, между прочим, аресту военных специалистов, произведенному
