Валентин Бережков - Как я стал переводчиком Сталина

Как будто мне повезло. Ведь я вполне мог быть объявлен «шпионом белополяков», пробравшимся в святая святых — в кабинет Сталина! Вспоминая сейчас об этом, думаю и о том, как тесен мир. Польским консулом на Украине был Бжезинский — отец известного американского советолога Збигнева Бжезинского, бывшего помощника президента Картера по национальной безопасности. Если бы тогда на меня завели дело и заставили «сознаться», получилось бы, что я завербован Бжезинским-старшим.

Впрочем, разговор с Молотовым не остался без последствий. Победными салютами завершался 1944 год. Мы уже жили в двухкомнатной квартире на улице Москвина, которую получили весной 1942 года, незадолго до рождения сына Сергея. Нам посчастливилось найти няньку, что было особенно важно для Гали, не желавшей бросать работу в ТАСС. Новый, 1945 год решили встретить дома. Собралось много друзей и сослуживцев, было шумно и весело. Гости начали расходиться только под утро.

1 января в секретариате наркома дежурил Павлов. Прямо от нас он отправился в Кремль. А у меня был выходной. Привели квартиру в порядок, пошли погулять, покатали Сергея на санках и рано легли спать. Около трех ночи, уже 2 января, зазвонил телефон. Молотов срочно вызывал меня в Кремль. Ничего не подозревая, я заказал машину и через несколько минут уже входил в наш секретариат. Поздравил присутствовавших с Новым годом и тут же заметил, что все они какие-то молчаливые и угрюмые. Хотел, как обычно, без предварительного доклада пройти к наркому, но Козырев попросил подождать и сам отправился в кабинет шефа. Все это казалось странным. Наконец Козырев вернулся и очень официально обратился ко мне:

— Товарищ Бережков, Вячеслав Михайлович вас ждет.

Почему-то все мне сразу показалось чужим. И большая приемная с длинным столом и рядами стульев, и кабинет наркома. Как будто я тут не бывал ежедневно прошедшие четыре года.

Молотов, как тогда, в 1940 году, когда я увидел его впервые, сидел, склонившись над столом, освещенным лампой под зеленым абажуром.

Я остановился в нерешительности посреди комнаты.

Молотов поднял голову, пристально на меня посмотрел. Наконец прервал молчание:

— Подойдите ближе, садитесь.

Я опустился в кресло рядом с письменным столом, все еще теряясь в догадках, в чем я провинился? Но уже понимал: что-то стряслось.

— У вас нет новых сведений о родителях? — спросил Молотов.

— После поездки в Киев в ноябре сорок третьего я вам уже докладывал, что их там не нашел. Возможно, они погибли или их угнали нацисты в Германию, как это произошло со многими киевлянами. Никаких новых сведений мне получить не удалось.

— А вот Берия считает, что они сами ушли на Запад.

— У него есть доказательства?

— Он. ссылается на своих информаторов. Берия представил товарищу Сталину записку, где снова ссылается на ваши контакты с польским консульством. В сочетании с исчезновением ваших родителей возникают, как он считает, новые обстоятельства, требующие дополнительного расследования. В этих условиях он ставит вопрос о нецелесообразности дальнейшего использования вас на нынешней работе…

Молотов сделал паузу, испытующе поглядывая на меня. Я сидел, словно окаменевший. Нетрудно было понять, что означает бериевское «дополнительное расследование». Значит, моя карьера, о которой сам Берия советовал мне позаботиться, пользуясь расположением Сталина, теперь оказалась в его руках. Внезапно меня охватила апатия: будь что будет, бороться бессмысленно.

Тем временем Молотов продолжал:

— Мы советовались с товарищем Сталиным, как с вами поступить. Он тоже считает, что в создавшихся условиях вам нельзя оставаться здесь, у самой «верхушки». Вам сейчас же следует передать дела и ключ от сейфа Козыреву и Павлову. Оставайтесь дома, пока мы не решим ваш вопрос. Прощайте…

Все. Я вышел ощупью, как в тумане. Машинально открыл сейф, выложил на стол папки с бумагами, составил опись. Вместе с Козыревым и Павловым мы ее завизировали. Оба они сразу же, даже не попрощавшись, куда-то исчезли.

Я остался в комнате один. Сел на стул, пытаясь собраться с мыслями, которые разбегались, как тараканы при яркой вспышке. Одел свою форменную шинедь с генеральскими погонами советника Наркоминдела, серую папаху с кокардой и направился к выходу.

У Спасских ворот дежурный офицер, взяв мою голубую книжечку, позволявшую пройти в Кремль через любой вход, необычно долго смотрел на нее, а затем произнес:

— Приказано отобрать у вас пропуск…

Эти слова как бы окончательно захлопнули за мной дверь в прошлое.

Ничего не ответив, я вышел на Красную площадь и побрел без всякой цели по городу. Домой сразу вернуться не мог. Несколько часов, словно лунатик, шагал по пустынным улицам. Пришел, когда жена уже ушла на работу. Сергей спал, нянька хлопотала на кухне. Дома я не мог оставаться. Каждый день на несколько часов отправлялся бродить по городу. Целых две недели никаких известий. Недавних сослуживцев и многочисленных «приятелей» как ветром сдуло. Ночью ждал стука в дверь — ведь Берия обещал провести «расследование».

Наконец 17 января зазвонил телефон. Меня приглашали в редакцию журнала «Война и рабочий класс». Вздохнул с облегчением. С этим журналом и его работниками мне приходилось иметь дело. Молотов, будучи его фактическим редактором, поручал мне готовить материалы для редколлегии, просматривать статьи, передавать в редакцию поправки к гранкам и верстке. Хорошо знал я и заместителя редактора Льва Абрамовича Леонтьева, который осуществлял всю практическую работу в журнале.

Он очень радушно встретил меня, усадил в кресло за маленький столик в своем кабинете в Калашном переулке, где тогда помещалась редакция.

— Мы только что, — сказал он, — получили выписку из решения Секретариата ЦК, подписанного товарищем Сталиным. Там говорится, что вы освобождаетесь от обязанностей помощника наркома иностранных дел СССР в связи с переходом на работу в журнал «Война и рабочий класс». Собственно, я об этом решении знал раньше, но хотел дождаться официальной бумаги, прежде чем приглашать вас.

Я поблагодарил Льва Абрамовича за информацию и сказал, что, хотя не имею журналистского опыта, постараюсь по мере сил выполнять обязанности, которые мне будут поручены.

Леонтьев предупредил:

— Вячеслав Михайлович просил вам передать некоторые соображения. Он советует проявлять сдержанность в частных разговорах относительно вашей работы в Наркоминделе. Не распространяйтесь о том, какие функции вы выполняли у него в секретариате. Просто: работали в наркомате — и все. Избегайте контактов с иностранцами, с которыми общались по служебным делам. Если начнете публиковаться, пользуйтесь псевдонимом.