Святослав Рыбас - Громыко. Война, мир и дипломатия

До начала Корейской войны стратегия ограниченной войны оставалась не более чем занимательной теорией для обитателей академических аудиторий, читателей эзотерических страничек, консультантов из всевозможных “мозговых центров”. События на Корейском полуострове помогли теории “поднять голову”. Война там как раз и была ограниченной войной, в результате которой удалось предотвратить распространение красной агрессии. Боевые действия в Корее высветили глубинные противоречия между военными стратегами (Макартуром) и адвокатами ограниченной войны (Трумэном и др.). Доктрина “вышла из подполья”, однако проблемы внутренней политики и эмоции помешали приступить к изучению достоинств и недостатков теории. В 1961-м Кеннеди — молодой либерал, начиненный новомодными идеями и свысока посматривавший на все старое, — с жаром взялся развивать концепцию ограниченной войны. Заняв Овальный кабинет, президент Кеннеди занялся разработкой этой концепции, находившейся в упадке в период правления Эйзенхауэра. Кеннеди наводнил Министерство иностранных дел и МО США “вундеркиндами”, ярыми приверженцами идеи ведения ограниченных войн и поддержания мирового порядка.

Таким образом, основные споры велись гражданскими и военными вокруг целей и философии программы “ROLLING THUNDER”. Гражданскую “команду”, отстаивавшую теорию градуального применения авиации против тщательно отобранных и преимущественно не имевших особого значения объектов на территории Северного Вьетнама, возглавлял помощник министра обороны по делам международной безопасности Джон Т. Макнотон. В общих чертах суть предложения сводилась к тому, чтобы “дать сигнал” Ханою: смотрите, США не собираются шутить, прекращайте-ка поддерживать Вьетконг. Такой ограниченный подход предоставлял президенту Джонсону широкую возможность маневра и давал надежду, что на первых порах Советы и “китайские товарищи” не станут горячиться и вступать в войну. К сожалению, политика градуализма способствовала тому, что в Ханое получили совсем не тот сигнал, который им “транслировали” из Соединенных Штатов, а диаметрально противоположный.

…Война на истощение требовала времени, от недостатка которого вьетнамские коммунисты не страдали и лимит которого у США (хотя их руководители и не осознавали этого в 1965 году) был весьма ограничен.

Между тем военных и гражданских советников президента разделяла не только доктрина применения авиации против Северного Вьетнама. Генералы происходили из поколения великой депрессии и были “крепкими парнями”. Представители гражданской “команды” принадлежали к другому, послевоенному поколению, не знавшему нужды и с охотой откликавшемуся на все новое. Военные с младых лет усвоили, что война — вещь жестокая, они также твердо знали, что врага надо бить, и бить решительно, потому что не бывает войны без крови и слез. Тот же, кто пытается “сглаживать углы”, неминуемо попадает в беду. Разумеется, гражданским подобные теории представлялись чересчур упрощенными и устаревшими. Для них война во Вьетнаме являлась ограниченной войной, ведущейся для достижения ограниченных целей ограниченными же средствами. Из этого вытекало: слезы и кровь в ограниченной войне должны соответствовать ее масштабам — то есть быть минимальными.

И, наконец, обе группы советников разделяла идеологическая пропасть, навести мосты через которую почти так же трудно, как примирить представителей разных религий. Военные, консервативно мыслящие и придерживающиеся спартанских взглядов выпускники Вест-Пойнта и Аннаполиса являлись убежденными антикоммунистами, патриотами и приверженцами американских ценностей. Гражданские были “просвещенными” либералами (иные даже с уклоном в левизну), закончившими университеты “Лиги Плюща”. Они тоже считали себя патриотами, но понимали патриотизм не так, как генералы и адмиралы. Гражданские видели и хотели исправить недостатки американского образа жизни, стремились к построению “взаимозависимого мирового порядка”, где вышло бы из моды применение военной силы…

Посредине между двумя противоборствующими “фракциями” находился только один человек — президент Линдон Бэйнс Джонсон. Включившись в войну (без сомнения, вынужденно), он искал способа подстраховаться и склонялся к гражданским. Не разбиравшийся в правилах ведения военных действий, Джонсон рассматривал бомбардировки через призму внутренней американской политики, где чувствовал себя как рыба в воде. Самолеты, бомбы и разрушения являлись сами по себе лишь аргументами политики, которые, как считал Джонсон, вынудят Хо Ши Мина торговаться. Ничего удивительного, Джонсон был вознесен на вершины власти благодаря умелому использованию древнего постулата, гласившего, что каждый человек имеет свою цену, верил, что есть она и у Хо…

Трудно сказать, заставила бы Хо Ши Мина более жесткая политика США в 1965-м сесть за стол переговоров или нет, но в 1972-м интенсивные бомбардировки и минная блокада Хайфона вынудили коммунистов искать политических путей решения. Однако ситуация в 1972-м отличалась от ситуации в 1965-м, потому трудно делать какие-то выводы. Вместе с тем Линдон Джонсон выводы делал. Несколько лет спустя он признался генералу Вестморленду, что его (Джонсона) “величайшей ошибкой было не уволить всех, за исключением, может быть, одного Дина Раска, последышей администрации Кеннеди”. Военный историк С. Л.А. Маршал сообщает: “Как говорят, в последние годы жизни LBJ (Эл Би Джей — прозвище Джонсона, происходящее от аббревиатуры его полного имени Lyndon Baines Johnson) сказал одному из своих друзей: *Я знаю, в чем заключается мой главный просчет в этой войне. Я не оказывал должного доверия военным советникам'”. Но в 1973-м было уже слишком поздно исправлять ошибки, допущенные гражданским штабом в 1965-м.

Наиболее солидный вклад внесло, конечно, телевидение. Когда дым и кровь сражений вломились с телеэкранов в мирные жилища американцев, граждане Америки оцепенели от ужаса… И, наконец, немалым по значению фактором, разъедавшим стремление американцев к победе, стал рост военных потерь во Вьетнаме…

Итак, Соединенные Штаты проиграли войну так, как и проигрываются войны, поскольку противник умело использовал превосходящую стратегию, нанося нам удары в уязвимые места на политическом и психологическом фронте и не позволяя применить к нему максимально нашу военную мощь. Мы же не смогли воспользоваться слабостями врага, поэтому на протяжении войны его сила росла, мы же становились слабее. Мы проиграли потому, что правительство США не сумело осознать и оценить стратегию революционно-освободительной войны, а следовательно, не нашло средства, способного разрушить эту стратегию»{261}.