Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония
Все предложения Калакуа японцы отвергли. Даже если бы Япония и осмелилась на антизападный союз, она все равно не обладала достаточным авторитетом и мощью для его организации. Прокладку кабеля до малозначительного государства сочли нецелесообразной, а отправку рабочей силы – преждевременной. Династические браки не были в японской традиции, и ранее двор настоял на расторжении брака принца Ёсихиса и немецкой аристократки, который был заключен во время пребывания принца в Европе. Тем не менее предложения, полученные Мэйдзи, казались весьма лестными. Еще несколько лет назад никто не мог бы предположить, что кто-то может посчитать Японию серьезным игроком на мировой арене.
Калакуа тоже остался очень доволен оказанными ему знаками внимания. Жаль только, что грандиозный бал, на который он был приглашен, не состоялся. 13 марта был убит Александр II, и японский двор погрузился в траур.
Несмотря на высказывавшиеся в прошлом году сомнения относительно целесообразности путешествий императора, 30 июля Мэйдзи отправился в очередную поездку по стране. Это было его самое длительное путешествие. Оно продолжалось 74 дня. На сей раз маршрут проходил по северо-востоку страны и Хоккайдо. Теперь школьники рассказывали императору не про Цицерона, а про японскую историю и китайскую философию. Исправно поработали и связисты: телеграфные провода окутывали Японию все гуще, и теперь новости со всего света доходили до Мэйдзи быстро. И теперь уже никому не приходило в голову использовать телеграфные столбы и провода не по назначению. Наоборот – им находилось все новое и новое применение.
Честь изобретения одного из них принадлежит, возможно, отцу Николаю. В Касивадзаки (район Тохоку) не было священника, а потому местные прихожане просили у отца Николая позволение, чтобы катихизатор, в случае похорон, мог надевать стихарь – «в простом платье хоронить не представительно в глазах язычников». Николай не позволил и велел в каждом случае извещать его телеграммой, а он тогда будет – тоже по телеграфу – давать благословение[157].
К этому времени стала окончательно ясна судьба бывшего сословия самураев. Они не смогли найти себя на пути самостоятельного предпринимательства. Начав свое дело, большинство из них не выдерживало конкуренции, превращаясь в наемную рабочую силу. Зато государственная служба смогла обеспечить им достойное существование. Тем более что при приеме на нее самураям оказывалось предпочтение. По данным за этот год, две трети центрального и префектурального чиновничьего аппарата составляли выходцы из самурайских семей. Среди учителей их было 40 процентов. Основу полиции и армии также составили самураи. В государственный аппарат эти люди вошли вместе со своими ценностями. К их числу следует отнести честность, порядочность, верность, дисциплину, самопожертвование, гордость, нетерпимость, обидчивость, склонность к решению конфликтов силовым путем. Государство Мэйдзи сумело в конце концов интегрировать самураев в новую жизнь, но оно стало государством, в котором основные ценности были выработаны военным сословием. Можно сказать и так: самураи интегрировали государство в свои ценности. Этот факт многое объясняет в последующей истории Японии.
К этому времени либеральное движение уже понесло первые потери. Като Хироюки, защищавший ранее идеи о свободе каждого индивидуума и участвовавший в работе журнала «Мэйроку дзасси», обратился в Министерство внутренних дел с просьбой изъять из продажи свои прежние сочинения. Крупный правовед Иноуэ Коваси (1843–1895) не постеснялся заявить, что миссия народа – «стелиться, словно трава под ветром». Охранительные настроения набирали силу. Голоса защитников традиционных ценностей становились все слышнее. Один известный врач повесил перед своим домом табличку, извещавшую о том, что он отказывает в приеме лицам в европейской одежде[158].
В августе потомки рода Фудзивара – Сандзё Санэтоми и Кудзё Мититака – организовали фонд своего родового буддийского храма Кофукудзи, находящегося в Нара. Храм успел прийти в запустение, следовало привести его в порядок. Буддизм вновь начал признаваться одним из компонентов национальной традиции. Его реабилитация происходила без лишнего шума, но она происходила. Опыт по полному исключению буддизма из культурного пейзажа страны не удался.
После того как под более жесткий государственный контроль были поставлены школы, настала очередь и для высших учебных заведений. Раньше Токийский университет был рассадником западничества и либерализма, теперь его преподаватели из ученых превращались в государственных чиновников. Они были обязаны давать присягу на верность правительству.
В цитадели японского «либерализма» – префектуре Коти (бывшее княжество Тоса) – слово «свобода» («дзию») продолжало пользоваться популярностью. Дзию – так там называли мальчиков, девочек и даже кошек. Однако в центре административном – в Токио – говорили о «свободе» все меньше, чиновники всей страны стали реагировать на это слово, как на красную тряпку. Некий парикмахер не уловил веяний времени и повесил на своем заведении вывеску «Свобода». Он думал привлечь новых клиентов, но только распугал прежних. В то время главными посетителями парикмахерских были чиновники[159].
Это газетное сообщение, появившееся в мае, больше всего похоже на «утку». Однако оно верно характеризует и общую атмосферу в стране, и расклад политических сил, и накал страстей. По Японии прокатилась волна протестов против «олигархического правления» выходцев из Сацума и Тёсю. Выход виделся в принятии конституции и созыве парламента, куда бы избирались представители со всей страны. Поскольку на политические сборища и митинги были наложены строгие ограничения, движение приняло форму публичных лекций. В токийском театре «Синтоми», где выступал Фукути Гэнъитиро, было продано пять тысяч билетов. «Движение за свободу и права народа» организовывало такие лекции по всей стране. В момент своего создания основную силу «Движения» составляли бывшие самураи, теперь оно захватило горожан и богатых крестьян. На этих собраниях принимались многочисленные резолюции с требованиями о введении конституции. Правительственные репрессии не помогали, и тогда правительство сочло за благо сменить гнев на милость.
12 октября был обнародован указ, согласно которому Мэйдзи обещал стране конституцию. Но не сейчас, а через девять лет. Как это столь часто бывало в Японии, власть стремилась к компромиссу. Сторонники конституционного правления получали конституцию, противники – отсрочку для того, чтобы лучше подготовиться к переменам. Все узнали, чего им ожидать в будущем.
