Василий Ершов - Летные дневники. Часть 9

А я – нет.

Ладно. Взлетел в этих сложных условиях я сам, а уж во Владике давай садись ты. В автомате, под диктовку, под объяснения, – мне так легче, потому что я связь веду автоматически и успеваю ему показывать и объяснять.

Сел под мою диктовку, с правым креном, но вроде как сам. Ну, нянчиться с ним не буду, а буду давать и давать летать. Там и присмотрюсь всерьез. Он сам сын пилота, а кровь великое дело.

Будут придираться ко мне за расшифровки – а нарушения пойдут табуном – буду огрызаться. Все один не успеешь, хотя и стараешься, а если я вас как инструктор не устраиваю, попробуйте-ка сами.

В Питер нам машину пригнал Витя Толстиков, старый, 58-летний инструктор. Отдал авиации 38 лет. Поговаривает о грядущем сокращении летного состава.

Наверно же подойдут к старикам, предложат уйти по собственному, ну, выплатят какое-то пособие…

Конечно, если бы ко мне подошли и вручили пакет со ста тысячами, годовой зарплатой, – я бы ушел с радостью, купил бы детям квартиру и со спокойным сердцем осел бы в деревне.

Но обдурят же. А КЗОТ нас, стариков защищает и не позволяет нас сократить, и его не обойти иначе как обманом, выманив добровольное заявление.

Но нет причины для тоски. Рано или поздно, а подойдут и скажут: старый мерин, давай-ка в стойло. Я к этому готов. Готовы и Володя Шубников, и Миша Иванов, и Витя Толстиков.

Будем же летать до предопределенного свыше срока, благодаря судьбу, что на старости лет хоть дала нам спокойную, не каторжную работу. Мы уже перешли черту, за которой остались личные, шкурные интересы. Наши личные интересы – монашество во имя Авиации, молитвы по контрольной карте и песнопения плохо прилегающей форточки в полете.

А уж борозды не испортим.

10.08. Надо как-то приспосабливаться к неприспособленности Димы. Стараться все делать с рульковским запасом. Об острие и пределах пока придется забыть.

А может, подошел и мой предел? Мне 56 лет, моя реакция уже не та, и не разумнее ли было бы чуть притормозить темп, умерить амбиции… И похоронить себя как мастера.

Или пересмотреть свои взгляды на мастерство. Может, в моем возрасте лишний блеск уже можно заменить просто работой на конечный результат?

Но тщеславие мое требует: добейся, чтобы ученик позавидовал. Чтоб проникся благоговейным восторгом.

Да какой же еще нужен восторг: я вчера зашел и сел ночью, по минимуму, без фар, просто, как так и надо. Так и надо, конечно, а как же еще.

О том, что куча формальных ошибок, я на послеполетном разборе сказал. Но никто ничего почти не понял. Какие там еще ошибки, когда никому не пришлось дергаться, нервничать, бояться. Ну, Руслану с контрольной картой – да. А так – все было спокойно, и машина вышла точно на торец без всяких доворотов.

26.08. Краснодар. Отвели мне норку в гостинице, ну, гадюшничек, но есть письменный стол, и даже дали настольную лампу. Что еще надо. Есть горячая вода: душ льет прямо на унитаз; стоит допотопный ламповый телевизор с туманным изображением… бог с ним, задвинул его в угол. Всё.

После ужина взял я пива и пригласил к себе Нину Васильевну. Побеседовали до полуночи. Читал ей главы из книги – она потрясена: никто и никогда так об авиации еще не писал. И так говорят все, кого я познакомил со своим трудом.

Да уж, действительно. И это только потому, что я не ангажирован; здесь ни слова лжи, одна голимая нелицеприятная правда, причем, правда большинства. Любой летчик подтвердит.

Нина Васильевна Литюшкина первый свой полет на планере выполнила в 1960-м году; я – в 62-м. Она занесена в книгу рекордов Гиннеса как наиболее долго летающая пилотесса… и она – свой парень. Мне было важно знать ее отношение к моему писательскому труду. Отношение таково: надо искать спонсоров и издавать.

Так я ж еще и трети не написал.

Надо торопиться. Оборачивается так, что я получаю социальный заказ от своих собратьев.

Первый полет я отдал Нине. Конечно, приятно летать с опытным вторым пилотом – а опытнее ее у нас никого нет. Она мастер своего дела.

Поговаривают, что стареет, что может что-то упустить, зевнуть… Ну так ты, молодой капитан, контролируй – все равно это легче, чем летать с новичком, либо с разгильдяем, либо с бесталанным, либо с равнодушным.

Нина – истовая жрица. И для своих 58 лет она летает очень, очень прилично.

Садилась на пупок 231 в Самаре. Я настраивал, настраивал ее – и настроил. Все параметры в норме, но напряжение первого полета с Ершовым – я в этом спокойно отдаю себе отчет – видать, чуть сковало: приземление получилось грузным и чуть со сносом, ну, 1,2. Но расчет отличный.

Я взялся долететь до Краснодара. Тоже старался. Задачка мне попалась такая. Машина легкая, 64 тонны, центровка задняя, полоса горячая, +28, ветерок слабый.

Заходил с курсом 47, подобрал параметры, все стабильно; крутил в директоре. Ну, расчетная скорость пересечения торца 240, это ни в какие рамки здравого смысла не лезет; я решил держать 250. По глиссаде шел 260-255, от ВПР стал прижимать, прибрав до 80, скорость была стабильна: 255. Прошел торец на 10 метров, чуть выровнял, поставил 78 и за 100 метров до знаков скомандовал пла-авно малый газ. Тут же и упала, метров за 70 до знаков. Перегрузка 1,3.

А если ж бы я держал расчетную для этого веса скорость 240?

Нет, «эмка» на расчетной скорости для малого веса – не летит. Она висит на газу, и добиться мягкой посадки можно, разве что поставив вместо малого газа 75. А лучше держать 260, прижимать на две точки ниже глиссады и выдерживать, выдерживать… но попробуйте вы выдержать легкий самолет над горячей полосой.

Не сумел показать.

В Краснодаре не жарко: +28, тучки, нынче даже с утра, и ночью я озяб с открытым балконом.

Сижу себе один, обложился тетрадками, пишу главу «Стихия» – о погоде, о метеорологии, о решении задач, об ошибках, просто о небе.

28.08. Полетели назад. Обгадившись на посадке в Краснодаре, я собрался реабилитироваться на обратном пути в Самаре.

Но надо ж было еще вылететь из Краснодара. Надвигалась ночь, а с нею – грозовой фронт с запада. Грузили как всегда медленно, и выходило нам взлетать как раз в грозу. Надежда была лишь на то, что фронт смещается медленно и мы успеем до него.

Как водится, чуть задержали с грузом; пошел дождик, потом ливень; грохотало и сверкало уже рядом, и взлетный курс был один: 47 градусов, на северо-восток. С юго-запада стояла стена.

Но по закону подлости к моменту выруливания несколько бортов столпилось на предпосадочной прямой с курсом 227 – иначе как с востока им не зайти. Из-за одного красноярского борта не имело смысла менять посадочный курс, и нам дали курс взлета тоже 227, прямо на грозу.