Людмила Анисарова - Новиков-Прибой

Словом, Финский залив встретил автора писем и других новобранцев неприветливо. Не радовали и рассказы старого матроса-конвоира: «…Но качка нашего брата хуже всего донимает. В особенности сильно качает в Немецком море, в Бискайском заливе и в Великом океане, который почему-то называется „Тихим“. Там, братцы, для непривычных беда да и только. Не такой пароход, как этот, а броненосец, это самый большой корабль, и то подбрасывает, словно щепку какую. Волны с колокольню, кажись, будут величиной».

Да… Матрос с корабля «Победитель бурь», помнится Алексею, рассказывал другое. Невесело было парням, никогда раньше не видавшим моря. Невесело.

Но появившийся вскоре на горизонте туманный силуэт Кронштадта уже радостно волновал и необъяснимо манил к себе:

«Тем временем мы стали приближаться к Кронштадту. Этот небольшой город находится на острове Котлин. Его со всех сторон окружают самые могущественные в России крепости. С южной стороны города устроены большие гавани, наполненные на этот раз чуть ли не битком кораблями разных сортов. Тут, как нам объяснил другой матрос, были корабли и военные, и добровольного флота, и коммерческие, и шхуны рыбаков. Целый лес мачт! Красиво! Хотелось бы поскорее обозреть всё это вблизи».

О пяти годах службы в Кронштадте Новиков-Прибой так позже напишет в своей «Цусиме»:

«За пять лет службы я много пережил… и плохого и хорошего. Там, по Господской улице, нашему брату, матросу, разрешалось ходить только по левой стороне, словно мы были отверженное племя. На воротах парков были прибиты дощечки с позорнейшими надписями: „Нижним чинам и собакам вход в парк воспрещён“. Мытарили меня с новобранства, чтобы сделать из меня хорошего матроса, верного защитника царского престола».

Мытарства новобранцев начинались с шести утра. Под побудку горниста матросы вскакивали; боясь потерять лишнюю секунду, одевались и заправляли койки; обжигаясь, пили чай с чёрным хлебом и, наконец, толкаясь, выстраивались. Начиналась утомительная «гимнастика», которая была тем бессмысленнее, чем в более плохом расположении духа находился инструктор. Самым ненавистным упражнением было прыганье на корточках в затылок друг другу до тех пор, пока матросы не начинали в изнеможении валиться на пол. Потом новобранцев выгоняли во двор: на маршировку и упражнения с ружьями. Положенный после обеда короткий отдых часто отнимали: заставляли колоть и пилить дрова. До вечера — снова маршировали. А потом начиналась так называемая «словесность»: измученным матросам вдалбливали флотский устав и имена-фамилии царствующей семьи и флотских отцов-командиров. Об этом позднее Новиков-Прибой будет с болью вспоминать в рассказе, который так и назовёт — «Словесность», а затем перенесёт сюжет этого рассказа в роман «Капитан 1-го ранга».

Рассказ был написан спустя десять лет после «Письма одного матроса к брату», но, по существу, является его продолжением, поскольку повествование в нём снова ведётся от имени новобранца и выдерживается в той же тональности. Но здесь уже присутствуют такие характерные для рассказа элементы, как завязка, кульминация и развязка. Есть конфликт. Есть замах на художественность. Видимо, поэтому рассказ «Словесность», обладающий достаточно мощным зарядом драматизма, производит более сильное впечатление, чем «Письмо…», хотя «неприятных» моментов службы новобранцев в нём собрано гораздо больше, чем в этом рассказе.

«Словесность» — это и есть, по существу, один из многих, и, пожалуй, самых жутких эпизодов из жизни начинающих матросов. Почему-то именно на «словесности» инструкторы-изуверы отводили душу (хотя о какой душе может идти речь?), избивая новобранцев в кровь и стараясь выбить из них главное — человеческое достоинство.

«— А ты, кукла заморская, поди сюда! — крикнул инструктор на Капитонова.Зная, зачем его зовёт Храпов, новобранец приближался медленно, дико озираясь, точно ища себе спасения.Инструктор постучал кулаком по его голове, потом по своей табуретке, прислушиваясь при этом одним ухом, посмотрел на нас и заявил:— Одинаковые звуки получаются…Услышав приказание нагнуть голову, новобранец сделал и это покорно и безмолвно.— Я тебе на шею пластыри приложу.При каждом ударе по шее Капитонов тыкал головою вниз, точно огромная птица, клюющая свою находку. Раза два он падал на колени, поднимался и снова становился в прежнюю позу».

На некоторое время оставив Капитонова, инструктор переключается на других «подопечных», потом с удовольствием застаёт его врасплох, заставляя повторить правильный ответ рассказчика, друга Капитонова, на один из своих вопросов. Капитонов не справляется. Не желая затруднять себя больше, Храпов приказывает рассказчику «смазать разок» друга «по карточке». Тот отказывается. А дальше происходит следующее:

«Храпов стиснул зубы. Лицо у него стало багровым. Сверкая глазами, он несколько секунд смотрел на меня молча, а потом строго приказал:

— Капитонов! Если он не того, то ты ему пару горячих привари!

— Слушаюсь, господин обучающий! — ответил тот, оборачиваясь ко мне.

Не успел я произнести ни одного слова, как по моему лицу раздались один за другим два сильных удара».

Сила рассказа «Словесность» — в его финале, в котором автор сознательно или подсознательно (но для читателя — явно) следует традициям Достоевского. Истинно христианское: доброту, человечность, умение повиниться — не выбьет ни один изувер.

Капитонов горько и искренне раскаивается в содеянном:

«— Брат, прости… — еле слышным дрожащим голосом произнёс он, не глядя на меня, и по его щекам крупными каплями неудержимо покатились слёзы. — Ей-богу, не знаю — как это я… Никогда больше… никогда… Бей меня… Сколько хочешь бей… Только прости…

Дальше он не мог говорить. Голос его оборвался и замер в глухом рыдании. Он опустился передо мной на колени, тыкаясь головою в мои ноги. И только видно было, как вздрагивало его большое тело, да слышались прерывистые всхлипывания…»

После занятий «словесностью» у матросов обычно оставалось немного времени до отбоя, но писать письма или читать они могли только после того, как раздавалась странная и непонятная команда: «На справку!»

Заметим, что Алексей Новиков, обладая прекрасным здоровьем и выносливостью, великолепной памятью, практически не имел нареканий. Матросский устав, например, он знал слово в слово уже через месяц. И справедливости ради надо сказать, что подобное прилежание и замечалось, и поощрялось. Например, до присяги было не положено выпускать новобранцев в увольнение поодиночке. Но именно за успехи в «словесности» инструктор делал исключение для Новикова. И Алексею нередко выпадала возможность познакомиться с Кронштадтом получше.