Нелли Гореславская - Валентин Распутин. Русский гений

Василиса просыпается рано и, одевшись, «срывается и начинает бегать. Она затапливает русскую печь, лезет в подполье за картошкой, бежит в амбар за луком, ставит в печь разные чугунки, готовит пойло для телёнка, даёт корм корове, свинье, курам, доит корову, процеживает сквозь марлю молоко и разливает его по всевозможным банкам и склянкам – она делает тысячу дел и ставит самовар».

«Василий поднимается не рано: рано подниматься незачем. Единственное, как в бане, окошечко в его амбаре на ночь завешено: Василий не любит лунный свет, ему кажется, что от луны несёт холодом. Кровать стоит изголовье к окошечку, по другую его сторону стоит столик. У дверей на гвоздях развешены охотничьи и рыболовные снасти… Он одевается молча, совсем молча не пыхтит, не кряхтит, не стонет».

Типичная для произведений Распутина ситуация, когда мужчина, совершивший фатальную ошибку, заставляет тем самым, по воле автора, проявлять женщину лучшие черты характера: мужество, мудрость, любовь, самопожертвование…

Муж, мужчина у Распутина каждый раз оборачивается к читателю иной гранью своей души. В «Василии и Василисе» он полон раскаяния, чувства вины, которые, впрочем, остаются скрытыми от читателя почти до конца. Мы можем только гадать, почему же Василий все эти долгие годы предпочитает остаться в ставшем ему чужим, почти враждебном доме вместо того, чтобы начать новую жизнь.

Только в финале рассказа мы понимаем, что удерживало его: «Он, Василий, не мог умереть вдали от жены. Грех, совершённый им десятилетия назад, был столь велик, что даже жизнью его не искупить: ни словами, ни делами, ни лаской – ничем. И только когда смерть заглядывает в этот амбар к старому больному человеку, только тогда и Василиса в состоянии – нет, не забыть! – отпустить ему грех («Он подаёт ей руку, она пожимает её и, всхлипывая, поднимается»), и сам он в состоянии вздохнуть вольнее («Теперь иди, – говорит он. – Теперь мне легче стало… Он улыбается, лежит и улыбается»). Не так жизнь прожита, – но о том живым судить. Для него главное – так хотя бы умереть, не унести с собою тяжесть, которая висела на душе дольше десятилетия».

И Василиса это понимает. Нет, она ничего не забыла, но она простила, сняла с души мужа камень. И, может быть, это самый большой ее подвиг.

«Деньги для Марии»

Весной 1967 года в журнале «Ангара» (№ 4) была напечатана повесть «Деньги для Марии», сразу привлекшая к тридцатилетнему Распутину внимание и принесшая ему всесоюзную славу. Именно это произведение некоторые критики стали считать «точкой отсчета» деревенской прозы В. Распутина. Литературовед С. Семенова пишет: «После многолетнего господства поверхностно-народной бескомпромиссности, «лирически»-фальшивой ноты в повествовании о жизни деревни, его конкретность, подчеркнутая документальность произвели впечатление настоящего творческого опыта». В отличие от других авторов-«деревенщиков», идеализировавших зачастую жизнь села с его традиционным укладом, В. Распутин на страницах своих произведений «задался вопросом: так ли уж идеальна и однородна деревня и является ли она в современном неспокойном мире оплотом нравственности и милосердия?»

Попыткой дать ответ на этот вопрос и являлась повесть «Деньги для Марии».

Сюжет повести прост: у продавщицы сельского магазина Марии обнаружилась недостача. Долг ужаснул и Марию, и мужа ее тракториста Кузьму, и детей. Ревизор, правда, пожалел героиню и дал доброй, неумелой Марии возможность за пять дней собрать требуемую сумму.

Казалось бы, что особой проблемы с этим быть не должно: достаточно каждому из односельчан внести четыре рубля, и Мария будет спасена. Но эта небольшая сумма, чуть превышающая стоимость бутылки водки, стала той лакмусовой бумажкой, которая позволила определить суть каждого из них.

В повести глазами Кузьмы мы видим целый ряд сельских жителей, к которым он обращается за помощью. И каждый реагирует на беду другого человека по-разному. Дед Гордей, которому уже за 70, человек старой довоенной закалки, сразу же решил помочь, и, хотя не имел ни копейки, но выпросил у сына 15 рублей и просто вынудил Кузьму их принять: «Он стоял перед Кузьмой с протянутой рукой, из которой торчали свернутые в трубочки пятирублевые бумажки. И смотрел он на Кузьму со страхом, что Кузьма может не взять. Кузьма взял». Тетка Наталья отдала свои «смертные деньги», приготовленные для поминок, «чтоб поболе народу пришло и подоле меня поминали». Помог председатель, отдавший свой месячный оклад и призвавший сделать то же колхозных специалистов.

Но были и те, кто не хотел помочь Марии, и они нашли повод ей отказать. Ее подруга Клава вместо помощи решила «лучше поплакать, повыть над ней, как над покойницей». И старуха Степанида тоже изображает слезы, и хотя в заначке у нее лежит много денег, не дает ни копейки. Директор школы дал сотню, но взамен душу вымотал своими нравоучениями. Да и расстается он со своей сотней не из человеческого соучастия, а из желания сохранить самоуважение и из боязни, что люди обвинят его в жадности.

Вывод однозначен: деревня далека от идеала, в ней нет того братства и общности, которые автор наблюдал когда-то в детстве (вспомним, как односельчане спасли имущество Распутиных от конфискации и «потом деревня принесла нам даже больше, чем взяла»).

Кузьма, идеалист, сам не умеющий отказывать, слишком хорошо думает о других, веря в понимание, которое не нуждается в словах: он «даже в мыслях не осмеливался просить у них деньги. Он представлял себе свой обход так: он заходит и молчит. Уже одно то, что он пришел, должно было людям сказать все». Но, видимо, время идеалистов прошло, четыре рубля перевесили на весах истории милосердие и традицию. Кузьме не удается собрать в деревне нужную сумму.

И он едет в город к брату, в надежде на чудо. Автор ставит вопрос и перед собой, и перед читателем, и перед историей: сможет ли новая городская цивилизация, идущая на смену деревне, создать нечто равнозначное прежнему общинному миру? Кузьма стучит в дверь брата. Последняя фраза повести: «Сейчас ему откроют».

И от того, что он найдет за этой дверью зависит уже не просто будущее Марии и ее семьи, зависит будущее страны и народа.

Финал повести остается открытым, Распутин не лишает читателя надежды. Но исподволь готовит читателя к тому, что на благополучный исход надеяться не стоит. В городе та цепь поколений, о которой говорилось автором еще в цикле рассказов о Тофаларии, разорвана еще более откровенно, чем в деревне: Мария, как-то переночевав у Алексея две ночи, заметила, что лучше жить у чужих. А односельчанин, побывавший у Алексея, сказал потом Кузьме, что тот «…узнать меня узнал, а вот за товарища не захотел признать…»