Уолтер Нил - Жизнь Амброза Бирса (главы из книги)

Эту историю Бирс рассказывал дюжину раз. Но в ней не было ни капли правды. Более того, Бирс боялся сцен. Он никогда не нападал первый, только в печати, и чувствовал отвращение ко всяким скандальным происшествиям.

III

Обычно читатели приписывают автору все отрицательные качества его персонажей. Если персонаж пьяница, значит, автор пьяница. Если он груб, то и автор груб. Если персонаж верит в призраков, то автор тоже обязательно в них верит.

Репутация Бирса как грубого человека основана на действиях его персонажей. Я со спокойной душой утверждаю, что он редко был груб в личном общении. Он не терпел жестокости. Не будучи женственным, он был чрезвычайно сострадателен. Он негодовал на любую обиду, физическую или словесную, за исключением боли, которую грешникам наносило перо.

Хотя он был сильным человеком, настоящим мужчиной, но я видел, как он плакал. Это было трижды. Первый раз, когда он рассказал мне, что его младший сын Дэй погиб на дуэли из-за какой-то недостойной женщины. Другой раз, когда он рассказал мне о том, что его старший сын Ли умер от брюшного тифа в Нью-Йорке. В третий раз слёзы Бирса вызвал Джон О’Хара Косгрейв. Бирс с глубоким чувством благодарности описал мне, как Косгрейв подружился с ним в Нью-Йорке после смерти молодого Бирса, как он был рядом со злосчастным отцом, непрерывно пытаясь отвлечь его от горя.

Бирс редко проявлял любовь. Хотя никто не может сказать, что хорошо его знал, если не понимает, что Бирс, можно сказать, жаждал любви. Некоторые говорят, что он преданно любил своих друзей… пока он их любил. Разумеется, он отвратил от себя их всех (кроме старой доброй миссис Маккракин[41] и меня). И всё же он любил их, я в это искренне верю.

Если читатели ставят его в один ряд с его непривлекательными персонажами, то они делают так из-за того, что не замечают нежности, которую он проявляет в прозе и в стихах. Шедевр под названием «Малютка-скиталец» известен так же хорошо, как и другие рассказы Бирса. В американской литературе не было ничего более трогательного, более душераздирающего, более сострадательного. Стихотворение «Нанин» раскрывает душу этого мастера, которая не была грубой.

Нанин

Мы слушали трели жаворонка.

Это было всего лишь вчера.

Он вызвал такой восторг,

Какой мы никогда не знали.

Этим утром его музыка

Слетала с дерева,

Но его пение звучало для меня иначе.

Вдохновение оставило его,

Или он утерял своё умение?

Нанин, Нанин, что его терзает?

Почему он поёт так плохо?

Нанин не отвечает –

Она не слышит земных песен.

Солнце и жаворонок исчезли,

И наступает такая долгая ночь!

Забота Бирса о своих питомцах, иногда довольно нескладных созданиях, тоже показывает его сходство с другими людьми. Даже к своей лягушке он испытывал братские чувства, о чём свидетельствуют эти вдохновенные строки:

…она смотрит спокойным взором

Сквозь шум дней – туда, где царит тишина.

Из короткого стихотворения я помню только эти две строки. Видимо, из-за какой-то оплошности со стороны Бирса оно не было включено в собрание сочинений. Едва ли эта оплошность была умышленной. Несмотря на большое количество стихотворений, написанных Бирсом, он, по моему мнению, сочинил не больше двух десятков строк, которые можно назвать настоящей поэзией. К таковой относятся и приведённые строки.

Среди его питомцев были змеи, ящерицы, черепахи, белки, канарейки и лягушки. Они, казалось, понимали, что он их защитник и друг. Временами вместе с ним его спальню занимали шесть-восемь разных животных. Даже змеи – огромные, шестифутовые твари – слушались его приказов, медленно подползали, брали еду из его рук и просто вволю резвились. Его главными компаньонами были канарейки и белки. Собак и кошек у него никогда не было. Он притворялся, что не любит собак. Много лет назад он заявил о своём отношении к ним и с тех пор не давал обратного хода. Когда он умер, его связывали с собаками только мужчины и женщины.

Он умел ненавидеть так же, как любить. Но, в отличие от любви, ненависть он никогда не скрывал. В его ненависти не было двусмысленности. Он ненавидел обиды и считал, что обидчик должен быть наказан, но он не прибегал к низким уловкам. Его враг мог не бояться удара исподтишка. Бирс всегда боролся в открытую, с поднятым забралом, но со сжатыми кулаками. Он никогда не шлёпал человека, он его бил.

IV

Сомневаюсь, что Бирс одобрял хотя бы одну из Заповедей блаженства[42]. Конечно, не «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут»[43]. Всё же временами, довольно редко он был милостив. Вероятно, он обычно склонялся к тому, чтобы проявить милосердие. Но он был уверен, что насилие было корнем всех зол, что за обычаем миловать, даже в исключительных случаях, неизбежно следовала какая-то форма наказания, которая постигала невиновного и безнравственно влияла на публику. Когда Бирс проявлял мягкость к обидчику, тому причиной была лень, а не дух всепрощения.

«По правде говоря, положение, известное как всепрощение, не может существовать, – утверждал он. – Это слово описывает нечто невозможное. Разумеется, простое произнесение слова не может искупить несправедливость, не может уничтожить сделанное зло, не может восстановить статус-кво. Просьба о прощении и чувство раскаяния происходит у грешника под влиянием беспокойства, основанного на страхе перед последующим наказанием. Эти чувства никоим образом не возвышенные, это отражение его низкой трусости. Поскольку совесть строго наказывает злодея и неизбежно мучит любого нормального человека, поскольку никто не достиг таких высот духа, чтобы перерубить волос Дамоклова меча[44], поскольку страх в сердце и самобичевание – это главное наказание на земле, назначенное для последователей Иеговы, хорошие и плохие приветствуют всепрощение как лёгкий способ избежать наказания от своей совести. В прощении нет ничего достойного. Искать прощения – это трусость. Получить прощение в качестве примирения – это неправильно и для хороших, и для плохих людей. Это песок, в который трус прячет голову совести. Никакие эмоции, никакие поступки не могут смягчить грех, не могут воссоздать даже частицу того, что было разрушено, не могут стереть ни одной слезинки».

Бесполезность всепрощения Бирс проиллюстрировал таким анекдотом.

Ирландец хвастался перед англичанином своими путешествиями и чудесами, которые он видел. Собеседник вежливо слушал, пока ирландец не сказал:

«В Африке я видел анчоусы, который растут на деревьях, ей-богу!»