Джон Литтлпейдж - В поисках советского золота

Первый наш год в России темп работы был куда медленнее, чем стал позднее и остался сейчас. Кочкарский рудник был закрыт по воскресеньям, все отдыхали, идея непрерывного производства еще не появилась. В окружающих степях была превосходная утиная охота, любимое мое занятие на Аляске. Нашлись русские знакомые, которые не меньше меня любили охотиться, и мы обычно отправлялись вместе. Если стояла особенно хорошая погода, мы всей семьей отправлялись на пикник в лес или на реку.

И страна, и люди, и жизнь подходили нам как нельзя лучше. За дом мы не платили, еда была обильная и дешевая. Яйца стоили рубль за сотню, то есть полцента штука. Другие цены были сравнимые. Крестьяне привозили свою продукцию на большой рынок и сидели на телегах или выкладывали на землю овощи, фрукты, мясо, яйца и сыр, и общались между собой, пока шла продажа.

Работа поглощала всю энергию, на какую я был способен. Серебровский послал меня в Кочкарь, первый советский золотой рудник, получивший современное оборудование. Он хотел восстановить рудник и использовать его как образец и базу для обучения в золотодобывающей промышленности. Когда я прибыл, производство только налаживалось. Некоторые рудники работали уже сто пятьдесят лет, и а одном месте еще оставались следы от жернова, где дробили золотую руду с помощью конной тяги.

Раньше рудники делили на три части, между русскими, английскими и французскими компаниями. Теперь они все были подчинены «Главзолоту» и оборудованы современной импортной техникой.

Во время революции и гражданской войны, однако, все рудники оказались затоплены, большинство надшахтных зданий и насосных — разрушены, паротурбинная электростанция была в нерабочем состоянии. Остатки обогатительной фабрики сочли слишком изношенными и устаревшими, не подлежащими восстановлению. В некоторых шахтах уже шли работы по проходке шахтных стволов, приходилось спускаться на глубину ста пятидесяти метров для добычи руды. Было получено новое мощное насосное оборудование для откачки воды на глубине до трехсот метров, и заказана американская техника, рассчитанная на производительность до шестисот тонн ежедневно.

Очень скоро я обнаружил, как много работы мне предстоит. Никто из рабочих не имел совершенно никакого опыта машинных горных работ, и даже инженеры постарше никогда не видели нового горного оборудования, разве что на иллюстрациях в каталогах. Я понял, что придется обучать каждого бурению, креплению, взрывным работам, эксплуатации техники и особенно техническому обслуживанию оборудования. Надел горняцкую одежду и отправился на работу вместе со всеми, так я и поступал все время, что оставался в России.

Помню забавный случай со старым русским горняком, вскоре после нашего прибытия в Кочкарь, когда я еще ни слова не знал по-русски. Я подошел к старику сзади, проверяя однажды утром рудник, и увидел, что он неправильно пользуется бурильным молотком.

Он держал его так, что механизм не мог работать во всю мощь. Я зашел ему за спину, обхватил руками поверх его собственных рук на ручках бурильного молотка. Он удивленно обернулся и попытался вырваться, но я вцепился прочно, кивнув в знак того, что собираюсь его научить. Сказать словами у меня все равно бы не вышло.

Вскоре он понял, как надо, и я его отпустил. Когда я отошел, он бросил механизм и помчался к цепной лестнице, ведущей из шахты. Заметно было, что он вне себя. Так что я подбежал к лестнице, схватил его за брючные манжеты и потянул вниз без единого слова, подобрал молоток и вложил ему в руки. Жестом я показал «продолжайте», что он и сделал.

Очевидно, кто-то наблюдал этот инцидент, и вскоре его рассказывали по всему руднику. Впоследствии я слышал о нем на рудниках в отдаленных частях России, за тысячи миль от Кочкаря. В конце концов, он попал в учебник по горному делу, в виде примера, как инженерам следует спускаться в шахты и работать вместе с шахтерами.

Люди в Берлине, оказалось, говорили чистую правду, рассказывая про русские традиции, что инженеры и служащие предпочитают хорошо одеваться и сидеть у себя конторах, подальше от грязных рудничных шахт. Однажды, вскоре после приезда в Кочкарь, к нам на рудник прибыла группа из двухсот студентов на практику, в большинстве первокурсники. Трест «Главзолото» в спешном порядке организовал учебные заведения для подготовки дополнительных горных инженеров, а несколько уже существовавших горных академий расширялись со всей возможной быстротой, чтобы обеспечить растущую необходимость в техническом персонале.

Проходя по руднику, я увидел, как группа юных коммунистов стоит с блокнотами и карандашами, зарисовывая технику. Подозвал нескольких и посоветовал им сразу пойти на рудник рабочими. Я пояснил, что реально выполняя различные операции, они научатся быстрее, чем любым другим способом, и впоследствии смогут легче обучать рабочих.

Они возмутились и резко возразили, что учатся на инженеров, а не рабочих. Я решил довести дело до логического конца и отдал приказ, чтобы их не допускали на рудник, если не подчинятся моему распоряжению. Некоторые попытались поднять шум; они требовали объяснений, как так получается, что иностранец может запретить советским гражданам ходить там, где они владельцы, и даже обратились в свои институты за помощью.

К счастью, власти поддержали меня и приказали студентам делать то, что им сказано. Если молодые люди и подчинились поначалу нехотя, впоследствии они признали мою правоту. Через несколько недель ко мне отправили комиссию с благодарностью от имени группы, за то, что показал им, как наилучшим образом использовать ограниченное время пребывания на руднике.

Этот эпизод бросил отсвет на удивление Серебровского, когда на Аляске он обнаружил, что главный управляющий выходит из туннеля в рабочей одежде и садится, как был, поесть вместе с рабочими. Я видел, что русские, даже при советской системе, еще далеки от нашей американской демократии в промышленности. Все так и остается; хотя, должен заметить, власти пытаются разрушить кастовые преграды между простыми рабочими и так называемыми специалистами.

Около того времени произошел еще один эпизод, из-за которого я заторопился изучать русский язык. Переводчица моей жены, молодая коммунистка из Свердловска, была честолюбива и не удовлетворялась только передачей инструкций кухарке, что нам приготовить поесть. Она постоянно просила, чтобы я ей позволил переводить технические материалы в конторе. Однажды, когда мой переводчик куда-то отлучился, я разрешил девушке мне помочь.

Среди самых ценных наших приобретений тогда была американская бурозаправочная машина. К сожалению, однако, исходные матрицы и оправки были утрачены, и на месте делали заменители. Те оказались неудовлетворительными, и я написал телеграмму в Москву: «Пришлите американских круглых оправок и матриц», и передал девушке, чтобы она перевела ее на русский язык.