Генри Хаггард - Дни моей жизни

А теперь я не без облегчения вернусь к собственной биографии, которую легче всего проследить по сохранившимся письмам. В них все ясно и последовательно, нет той туманной неопределенности, что привносит время.

В одном из писем, которые жена послала моей матери из Хиллдропа (оно датировано 7 марта 1881 года), говорится:

«Как вы уже знаете из газет, положение у нас незавидное и с каждым часом становится все более серьезным. Нам сообщили, что войска, стоящие лагерем у Нэка, охвачены паникой из-за целого ряда поражений и в последнем бою, стоившем жизни бедному сэру Джорджу Колли, офицеры с величайшим трудом удержали солдат от бегства. Впрочем, никто этому не удивляется. Уже три раза наших солдат посылали небольшими отрядами на противника, который оказывался вдвое сильнее и расправлялся с ними, словно стая волков со стадом овец. Они же не имели возможности оказать хоть сколько-нибудь активное сопротивление. Хотя буры мятежники, нельзя не восхищаться тем, как они ведут войну. Их отвага и решительность просто замечательны, и они до сих пор не допустили ни одной ошибки. Если добавить, что они прекрасные стрелки, вам придется согласиться, что мы имеем дело отнюдь не со слабым противником, хотя наши офицеры и солдаты сначала этому не верили. Отсюда и эти горестные поражения. Бедный сэр Джордж Колли дорого заплатил за свою неосмотрительность, хотя смерть отнеслась к нему гуманно: ему лучше было погибнуть, мужественно сражаясь во главе своих солдат (как оно и было), чем жить с погубленной репутацией. А она, конечно, была бы погублена, поскольку общественное мнение было настроено против него даже еще до последнего боя.

Несколько слов о нас самих… Ферма процветает. Мы заняты заготовкой сена, лентяя Райдера поднимают каждое утро в шесть часов, и он отправляется косить. Ему это явно пошло на пользу, и вообще после отъезда из Англии здоровье у нас обоих улучшилось. Мы потеряли еще одного страуса, к счастью не особенно хорошего, но остальные птицы чувствует себя, по-видимому, отлично. У некоторых великолепные перья…»

3 мая 1881 года она писала:

«Дорогая матушка! Не знаю, как благодарить вас за любовь и сочувствие, которое все вы проявили в годину наших бедствий. Мы были чрезвычайно удивлены и обрадованы, особенно я, телеграммой от Джека (ее брата, который потом был консулом на Мадагаскаре. — Р.Х.), в которой он сообщил, что прибыл в Кейптаун. А мы уж думали, что он отказался от намерения приехать сюда.

Вас, возможно, не удивило мое письмо отцу, в котором я писала, что мы серьезно обсуждаем вопрос, не покинуть ли нам эту страну. С каждым днем, к сожалению, возможность мира и безопасности в Южной Африке отодвигается все дальше. Боюсь, что в результате пострадают наши материальные дела. Еще недавно мы могли бы легко продать ферму за три тысячи фунтов. Вряд ли нам это удастся теперь… Не могу выразить, как горько будет покидать эти места, но повторяю, возможно, придется это сделать. После двухлетних усилий нам только сейчас стало немного легче, и, если бы не война, наша ферма начала бы процветать и приносить доход. За последнее время мы получали прибыль, которая в пересчете на год составила бы две тысячи фунтов» .

30 июля 1881 года я послал отцу, очевидно, последнее письмо из Южной Африки.

Хотелось бы сказать еще несколько слов о нашей жизни на ферме. Имение Роойпойнт, простиравшееся от городских земель Ньюкасла до реки Ингагаан, занимало более тысячи акров. В центре имения возвышался большой холм Роойпойнт, или Редпойнт, с плоской вершиной, от которого оно и получило свое название. С гребня холма сбегал — и, конечно, бежит и сейчас — глубокий красивый ручей. До сих пор не понимаю, каким образом, но источник выходил на поверхность у вершины холма, а не у его подножия. Под холмом мы поставили паровую мельницу, оборудование которой пришлось везти из Англии. Мы воображали, что стоит нам заделаться мельниками, как мы начнем получать немалые барыши и даже разбогатеем. Трудно судить, насколько оправдались бы наши надежды, — слишком недолго владели мы фермой. Во всяком случае, ввозить дорогое оборудование в страну, где не умеют с ним обращаться, было рискованно. Нам приходилось держать механика, а длительные простои из-за поломки частей обходились дорого.

Впрочем, мы не ограничились постройкой мельницы и работой на ней, а стали делать кирпич, и он находил широкий сбыт в Ньюкасле. Я и сам занимался этой работой, признаться, очень тяжелой. Наша энергия, помнится, так озадачила соседей, что натальские буры приезжали издалека поглядеть на двух белых фермеров, работающих собственными руками. Проклятием Южной Африки было, а возможно и остается, всеобщее стремление перекладывать на кафров физический труд, где это только возможно. В результате любую тяжелую работу стали считать унизительным уделом одних чернокожих41. Такова была голландская традиция. Бур считал, что его дело сидеть на ступ42 своего дома и ждать, когда естественный прирост поголовья в стадах крупного и мелкого рогатого скота увеличит его богатства. Земли же он обрабатывал ровно столько, сколько нужно для того, чтобы вырастить кукурузу и другие плоды для пропитания семьи. Эта система имеет свои преимущества в стране, где время ничего не стоит, а земель столько, что каждый сын фермера может рассчитывать на собственный участок площадью не менее трех тысяч моргенов43.

Мы не только мололи муку и делали кирпичи, но и первыми в этой части Наталя стали разводить страусов. Мой опыт показал, что страус способен доставить массу хлопот. Начать с того, что он любит гоняться за людьми и сбивать их с ног. Один страус задал как-то здоровенную трепку Кокрейну. В другой раз я наблюдал в театральный бинокль, как от того же воинственного страуса еле спасся несчастный кафр; ему, словно загнанному шакалу, пришлось укрыться в яме, вырытой муравьедом. Разбойник, разумеется, не мог последовать за кафром, но стоял возле ямы, как часовой, дожидаясь, когда бедняга вылезет. Человеку, подвергшемуся нападению страуса, не остается ничего другого, как броситься плашмя на землю. Тогда страус не сможет избивать его, словно дубинками, ногами, а долбить свою жертву клювом он не умеет. Зато он вполне способен отплясывать на вашем теле, кататься по нему или надолго усаживаться вам на голову, словно это яйцо, которое он высиживает.

Эти птицы, столь свирепые с людьми, боятся собак. Мы потеряли двух страусов в результате ночного визита стаи диких собак. Испуганные птицы бросились бежать со всех ног и сломали себе шеи, наткнувшись на проволочное заграждение. Еще один страус погиб из-за собственной прожорливости: эти птицы заглатывают перочинные ножи и вообще все, что попадается им на глаза, а наш страус умудрился проглотить большую острую кость, она застряла у него в горле и не шла ни взад, ни вперед. Оставался только один выход — операция. Мы и произвели ее с помощью бритвы и без анестезии. Надеюсь, что мне никогда больше не придется заниматься подобным делом, — страус был очень силен и отчаянно сопротивлялся хирургическому вмешательству. Несмотря на это, мы все же вытащили кость, и птица поправилась. Представьте себе наш ужас, когда несколько недель спустя у того же страуса и в том же самом месте снова застряла Огромная кость. На сей раз мы предоставили его собственной участи, и он скоро испустил дух.