Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

Картина массового убийства потрясла меня до глубины души. Я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги, и был вынужден сесть на край оврага. Меня трясло как в лихорадке. Немного придя в себя, я с трудом встал и понял, что надо действовать. Увидев руку, высовывающуюся из кучи развороченной бомбой земли, я наклонился, собрался с силами и, потянув, упал на спину. Тела не было; я вытянул одну руку. Это испытание оказалось мне не под силу; никогда еще мне не было так плохо.

В то утро немцы еще два раза бомбили Жешув. Люди в панике покидали город, но движение по дороге замедлилось. После первого налета телеги и машины с трудом двигались по изуродованной воронками от снарядов, устланной трупами дороге. Последний налет довершил картину массового убийства мирного населения.

Наступила ночь. Все было тихо, но я не мог заснуть, прокручивая в памяти страшные картины прошедшего дня. Тысячи беженцев, двигающихся в восточном направлении, сотни тел, захороненных в общей могиле у дороги, вызвали в моей памяти воспоминания детства: наши скитания, мать, крепко сжимающую мою руку всякий раз, когда до нас доносились орудийные залпы. Память услужливо возвращала меня в те годы. Стоило мне закрыть глаза, и перед мысленным взором возникла картина раннего детства. Мы все, Антек, Лида и я, растерянные, голодные, в постоянных поисках пищи, тепла и крова, сгрудились вокруг матери.

Что с мамой? Как она сейчас? Газеловка восточнее Кракова, а значит, теперь она на передней линии фронта. Находилась ли мать среди тысяч беженцев на дороге во время немецкой бомбежки? А может быть, она была среди тех, кто этой ночью шел мимо нашего лагеря, не подозревая, что ее малыш находится в нескольких сотнях метров от дороги? А может, ее изуродованное до неузнаваемости тело захоронили мои люди в общей могиле?

Ночь дала возможность передохнуть от бомбежек, но сон не шел. Лежа с открытыми глазами, я вновь и вновь повторял себе: «Это война, это война. Людей убивают. Меня тоже могут убить и похоронить в общей могиле. Буду ли я убит? Или этого удастся избежать? Не все ли равно немцам, жив я или мертв? Сколько людей умрет, пока закончится война? Неужели мы все умрем? Я не хочу умирать. Я хочу жить».

Я вспомнил лицо матери, вспыхнувшее болью и гневом, когда она смотрела на наш дом, уничтоженный врагами, ее сжатые до боли кулаки и слова клятвы, обращенные в пространство: «Я научу своих детей ненавидеть вас! Я научу их жить и убивать!»

«Интересно, – подумал я, – могу ли я сбить немецкий самолет из револьвера? В округе нет немцев. Фронт в Кракове».

Было еще темно, когда меня вызвали в штаб в Жешув. Пока я находился в штабе, прозвучал сигнал воздушной тревоги, но бомбардировки не было. Я получил шифры и вернулся в лагерь. Возвращаясь обратно мимо поста, я обратил внимание, что нет часового, который должен охранять лагерь и не пускать в него гражданских лиц. Оглядевшись, я увидел, что он лежит на земле, а рядом валяется винтовка.

– Часовой!

Молчание.

– Часовой!

Никакой реакции.

Я вышел из машины и подошел к лежащему на земле солдату. Стоило мне наклониться, как прозвучал выстрел и рядом со мной взлетел фонтанчик земли.

«Что это, черт возьми?! – Я перевернул часового и увидел у него на губах кровавую пену. – Ничего не понимаю. Что с ним? Что вообще происходит?»

Тут опять прозвучал выстрел, вспенив землю у меня под ногами.

– Какой идиот вздумал стрелять? – закричал я, непонятно к кому обращаясь.

В ответ прозвучали выстрелы, а затем залп из автомата, сопровождавшийся криком:

– Вниз, пан лейтенант! Ложитесь, а то вас убьют.

Кричал один из моих сержантов. Голос доносился из оврага, где были спрятаны наши транспортные средства.

Ничего не понимая, я, тем не менее, послушался сержанта, упал на землю и пополз к оврагу.

– Что происходит, сержант?

– Немецкие парашютисты, пан лейтенант. Судя по выстрелам, их около десятка. Пока вы были в штабе, их сбросили с самолета.

– Сколько наших убито?

– Восемь человек, пан лейтенант. Все, кто дежурил у передатчика. Их застали врасплох.

– А где сейчас немцы?

– Не знаю, пан лейтенант. Должно быть, в яблоневом саду. Слышите автоматные очереди оттуда? И на ферме стреляют. А двое там, – он махнул рукой в сторону, – но они мертвы. Мы убили их, когда они убегали.

– А где все наши?

– Кто-то в домах, пан лейтенант, кто-то в овраге, в палатках и под грузовиками. Немцы сразу же начинают стрелять, стоит только шевельнуться.

Напуганный выстрелами, мимо нас пробежал теленок, и тут же раздалась автоматная очередь. Немцы взяли нас в кольцо. Они стреляли с фермы, из стога сена, стоявшего в поле, и из расположенных поблизости домов. Вспыхнул и взорвался один из наших грузовиков – пули попали в бензобак. Огонь перекинулся на два соседних грузовика. Судя по выстрелам, кто-то из немцев залег в овраге.

– Они будут убирать нас одного за другим, если мы срочно что-нибудь не придумаем, – сказал сержант.

– Верно. Ползите по оврагу и передайте всем, чтобы были готовы через четверть часа броситься к домам. Дым от горящих грузовиков нам на руку – послужит прикрытием. Сначала очистим от них дома, а потом займемся остальными.

Сержант пополз по дну оврага. Я тоже пополз, но в другую сторону. У меня был только пистолет, но от него сейчас было не много толку, и я решил добыть винтовку убитого часового. Мне удалось взять винтовку и вернуться даже раньше назначенного времени.

Несмотря на яркий, солнечный день, я не видел ни одного немца. Они хорошо замаскировались, и только их выстрелы наводили меня на мысль, где они могут скрываться.

С другого конца оврага я услышал три револьверных выстрела – это был сигнал, что все готовы. Я ответил тремя выстрелами, выскочил на насыпь и побежал по открытому пространству к домам. Раздались выстрелы. Кто-то вскрикнул, и я увидел своих людей, бегущих к домам. Задыхаясь, я перепрыгнул через забор на задний двор и перекатился под стену дома. Просвистели две пули и впились в стену чуть выше моей головы. Я вскочил, забежал за угол дома, выбил ногой дверь и заскочил внутрь. Никого. Я бросился к лестнице и успел подняться на один пролет, когда почувствовал за собой какое-то движение. От удара по голове я потерял равновесие и свалился с лестницы. Комната поплыла у меня перед глазами, мир померк, и я потерял сознание.

Я пришел в себя. Меня окружали какие-то лица, но я смотрел на них словно сквозь толщу воды; их изображения расплывались и множились. Они двигали губами, но до меня не долетали звуки их голосов. Когда сознание полностью вернулось ко мне, я увидел нескольких женщин, склонившихся надо мной.

– Благодарите Бога, что остались живы, пан лейтенант! Я решила, что убила вас! – сказала одна из них.