Христофер Андерсен - Мадонна — неавторизированная биография

—Что?

—У тебя лицо античного типа, — продолжал он. — Как у древнегреческой статуи. И отошел. «Мне было четырнадцать лет, я чувствовала себя жутко некрасивой, непривлекательной, неинтересной и невзрачной, — вспоминает Мадонна об этом эпизоде. — А Кристофер сказал: „Боже, ты красива“. Никто никогда мне такого не говорил. Он сказал, что во мне есть изюминка, и научил ценить красоту — красоту не в обычном понимании слова, а красоту души». С этого момента, как говорит Мадонна, «вся моя жизнь изменилась. Не потому, что это было так уж важно изучать танец под руководством Кристофера, а потому, что он дал мне отправную точку и вытащил из того, что я считала своим унылым существованием».

Мадонна охотно пошла в Галатеи к Пигмалиону Флинну. Чтобы ей стало понятно, что он имел в виду, сравнивая ее с римской статуей, он водил ее в музеи и картинные галереи. «Поверьте мне, она была девственно невежественной, вспоминает он, и отчаянно хотела все знать. Мадонна не имела ни малейшего представления об искусстве, классической музыке, скульптуре, моде, цивилизации — вообще о жизни. Я хочу сказать, что она была таким ребенком. Но у этой девочки было жгучее желание учиться. Жажда знаний у нее была ненасытной. В этом ей невозможно было отказать». О своих отношениях с Флинном Мадонна отзывается с характерной для нее прямотой: «Я присосалась к нему как пиявка и брала от него все, что могла». Флинн находил искренность Мадонны и ее диковинное простодушное чувство юмора восхитительно свежими. Как-то раз они ехали по Мичигану, и она на одном дыхании больше часа сыпала анекдотами. «Обычно до меня не доходят такие вещи — я никогда не знаю, когда надо смеяться, — говорит Флинн. Но ей нравятся анекдоты, и она выпаливала эти пошлые шуточки с пулеметной скоростью и с таким упоение, что невозможно было удержаться от смеха».

И все же были минуты, когда на Мадонну накатывало мрачное настроение; она признавалась Флинну, что смерть матери ее так потрясла, что ее до сих пор из-за этого мучают кошмары. Она не скрывала, что все еще страшно обижена на отца и на мачеху, отнявшую у нее, как ей казалось, место хозяйки дома. «Мадонна ненавидела мачеху и не прощала отцу, что тот ее предал, женившись во второй раз. По крайней мере, именно так она думала, — рассказывает Флинн. Мадонне казалось, что домашние ее ненавидят, и она даже мечтала поубивать их всех. Дело было, как я думаю, в желании показать родным — они еще пожалеют, что обходили ее вниманием, что не любили ее. Вероятно, я первым сказал ей, что она — звезда — или, по крайней мере, имеет все, чтобы стать таковой». Дабы способствовать этому, Флинн не ограничивал наставничество посещениями музеев, концертов и картинных галерей. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, он стал водить ее на дискотеки гомосексуалистов в центре Детройта. «Ничего подобного я в жизни не видела», — вспоминает Мадонна. И как ни странно, она, единственная женщина среди сотен танцующих мужчин, чувствовала себя здесь в своей тарелке. Хотя она и будет питать всю жизнь отвращение к наркотикам, здесь она не отказывалась от лошадиных доз кокаина и амилнитрата. «Мужчины там накачивались таблетками и балдели, — вспоминает она. — Все они было по настоящему хорошо одеты и вели себя куда раскованней, чем дубоголовые футболисты из школьной команды».

Не видя бдительных взоров своих родственников-католиков и не слыша презрительного хихиканья одноклассников по поводу ее «дурной репутации», Мадонна расслаблялась душой на танцевальной площадке «Она любила танцевать, и все тут, — говорил Флинн, -нравилось ей танцевать. И темперамент у нее был дай Бог. Она просто летала над полом, мы заводились, и все ее любили. И вовсе она не выпендривалась, она от всей души наслаждалась танцем, и это просто рвалось из нее». В танцевальных клубах гомосексуалистов Мадонна часто поддразнивала окружающих, как всегда делала в школе, — только здесь это получалось куда веселей. Она выходила на площадку одна, а заканчивала танец довольно рискованно — с двумя — тремя партнерами одновременно. «От нее все балдели, — вспоминает Флинн. — Она была очень забавна в своей неистовости. Мальчишки прями с ног сбивали друг друга, чтобы с ней потанцевать». Иногда между любовниками разгорались драки из-за благосклонности Мадонны. «Голубые ведь любят меня?» — задавала она риторический вопрос. Именно тогда, как в последствии решил Флинн, Мадонна впервые обнаружила, что по крайней мере в качестве танцовщицы она очень привлекательна в глазах зрителей — гомосексуалистов. «Она была неистова, — говорит он, — и ее неистовство их зажигало». Что касается секса в тех заведениях, которые они часто посещали, то здесь любопытство Мадонны не знало границ. "Там, по углам, мальчики делали, пожалуй, все, говорит Флинн, — так она шла прямо к ним и смотрела.

Несмотря на свою просвещенность в области плотских утех гомосексуалистов, сама Мадонна все еще оставалась девицей. Но, приняв решение расстаться с девственностью, она занялась этим с присущей ей напористостью. Было ей пятнадцать лет, и она была заметной фигурой в тамбурмажорской команде, когда осенью 1973 года познакомилась с семнадцатилетним старшеклассником Расселом Лонгом. Он полагал, что ей еще шестнадцать, и признавался:"…узнай мои старики, что ей только пятнадцать, поднялся бы еще тот хай".

Мадонна выбрала Лонга в качестве первого любовника, потому что « у него был характер. Я танцевала очень рискованно, и другие мальчишки меня боялись. Рассел завоевал мое сердце, потому что смелости у него хватало». По выходным дням парочка раскатывало по окрестностям Рочестера в светло-голубом «Кадиллаке» выпуска 1966 года ("До чего ж ей нравилась эта машина, — говорит Лонг.), но его попыткам заманить ее на заднее сиденье она сопротивлялась. Как-то родители Лонга уехали на выходные, и Мадонна зазвала его в кино, после чего они зашли в молочный бар Наппа на гамбургер с кокой. Они сидели там и пялились друг на друга, пока она, наконец, не предложила пойти к нему домой. «Меня удивила такая прямота, — сказал он впоследствии, — но в то же время как-то воодушевила».

Лонгу уже приходилось заниматься любовью, хотя он признает, что « местным жеребцом отнюдь не был. Я так нервничал, что никак не мог расстегнуть у нее лифчик». Они и впрямь с полчаса пролежали на его кровати полностью одетыми, пытаясь пиодолеть смущение и успокоиться, чтобы что-то предпринять. В конце концов Мадонна повернулась к нему и выпалила: «Так ты собираешся это делать или нет?» Они неуклюже разделись. « Мы все возились, возились. Меня так и подмывало рассмеяться, но Мадонна, будто она поставила перед собой задачу — лишиться девственности во что бы то ни стало».