Наталья Думова - Имени Бахрушина

Торжественное собрание в большой столовой Сахрушинского дома открыл специально приехавший из Петербурга великий князь Константин Константинович. Хозяину было предоставлено слово. Он волновался необычайно; лист с текстом речи дрожал в его руках. За передачу Академии наук коллекции Бахрушину был пожалован орден Владимира 4‑й степени (он надевал его впоследствии всего два раза).

Академия наук выделила средства на. содержание музея, в его штат были зачислены трое служащих и хранитель В. А. Михайловский. Коллекция продолжала пополняться, и Бахрушины вынуждены были уступать для нее одну жилую комнату за другой.

4

После революции Алексей Александрович не покинул родину. Думается, он и представить себе не мог разлуки со своим созданием, детищем, делом всей жизни. Из многочисленной бахрушинской родни вообще мало кто эмигрировал, Ю. А. Бахрушин пишет, что добрая слава семьи, известной своей благотворительностью, сказалась на судьбах ее членов после Октября: «Будучи одними из крупнейших русских дореволюционных капиталистов, мы сравнительно не подвергались никаким репрессиям, так как всюду встречались люди, готовые замолвить доброе слово за носителей нашей фамилии».

Внучка двоюродного брата А. А. Бахрушина Вера Николаевна Орлова в неопубликованных воспоминаниях, любезно предоставленных ею автору, рассказывает, как ее дядя Константин Петрович ходил объясняться с новой властью по поводу назначенного ему — бывшему домовладельцу — крупного налогообложения.

— Здравствуйте, Константин Петрович 1 — приветствовал его ответственный работник местного Совета.

— Откуда вы меня знаете? — удивился К. П. Бахрушин.

— А как же, когда я был студентом и сильно бедствовал, то обратился к вам, и вы дали мне 100 рублей.

Налог с Константина Петровича взыскали полностью, но обращались с ним уважительно.

Видимо, репутация семьи сыграла роль и в том, что племянник А. А. Бахрушина Сергей Владимирович, приват–доцент Московского университета, смог продолжать преподавательскую работу, хотя до революции был активным деятелем кадетской партии. Правда, в конце 20–30‑х годов многие из Бахрушиных подверглись репрессиям (в том числе Сергей Владимирович, отправленный в 1928 году в ссылку как участник мифического «монархического заговора» академиков С, Ф. Платонова, Е. В. Тарле и других).

Что касается самого А. А. Бахрушина, то в конце 1917 — начале 1918 года ему и его музею пришлось пережить трудное время. Оторванный от Петрограда, музей месяцами не получал никакой помощи от Академии наук. Не было ни денег, ни дров; в сырых, нетопленых помещениях коллекциям грозила гибель. Алексей Александрович и его семья вместе с немногочисленными сотрудниками, глубоко любящими театральное дело, самоотверженно оберегали экспонаты музея, добывали средства на его содержание. В. В. Бахрушина научилась сапожничать, и ее заработок очень помогал семье. В. Н. Орлова, Девочкой навещавшая в те тяжелые годы дом на Лужниковской, помнит, как Вера Васильевна показывала ей свои руки — с темной загрубевшей и растрескавшейся кожей.

О дальнейшем развитии событий читаем в статье Ю. А. Бахрушина;

«В 1918 году из Петрограда в Москву переезжает Тео (Театральный отдел Наркомата просвещения. — Н. Д.) во главе с О. Д. Каменевой. Каменева живо заинтересовалась музеем, осмотрела и взяла его в свое ведение. Картина переменилась. У музея появились средства, возможность приобретать предметы театральной старины — словом, возможность существовать». Тогда же А. А. Бахрушин вошел в состав бюро Историко–театральной секции Тео.

А. В. Луначарский вспоминал, что в Театральном отделе обсуждалось, можно ли оставить за музеем имя Бахрушина — «конечно, очень симпатичного человека и создателя этого музея, но тем не менее бывшего капиталиста». С этим вопросом Луначарский обратился к Ленину. Внимательно выслушав рассказ о Бахрушине и его музее, Ленин спросил:

— А как вы думаете, в один прекрасный день он от нас не убежит и не затешется в какую–нибудь контрреволюционную компанию?

— Бахрушин никогда не уйдет от своего детища, — ответил Луначарский, — и никогда не окажется нелояльным по отношению к Советской власти.

— Тогда, — сказал Ленин, — назначайте его пожизненным директором музея и оставьте за музеем его имя.

30 января 1919 года нарком просвещения Луначарский издал распоряжение: «Театральный музей имени А. Бахрушина в Москве, находящийся в ведении Академии наук при Народном Комиссариате по Просвещению, ввиду своего специально–театрального характера, переходит на основании п. 2 «Положения о Театральном отделе» в ведение Театрального отдела Народного Комиссариата по Просвещению».

Через два дня, 1 февраля, О. Д. Каменева подписала приказ: «Назначаю илена Бюро Историко — Театральной Секции Алексея Александровича Бахрушина заведующим Театральным музеем Театрального отдела Народного Комиссариата по Просвещению имени А. Бахрушина».

Бахрушин был одним из очень немногих московских собирателей, чья деятельность продолжилась и при Советской власти. Директором музея он оставался до последнего своего часа.

Алексей Александрович спокойно принял перемены. Не озлобился, не питал надежд на возвращение прошлого. Музей продолжал жить, оказался нужен — это было главное. В течение четырех лет Бахрушин работал в Театральном отделе Наркомпроса, несколько раз его избирали в ежегодно менявшийся состав существовавшей в 20‑х годах Государственной Академии художественных наук.

Музей на Лужниковской был в то время одним из важных очагов культуры, хранителем традиций. Здесь постоянно проводились экскурсии, появился новый, массовый посетитель. Коллекции музея изучались, исследовались, его собрание пополнялось и расширялось самыми разными способами.

Как–то в начале 20‑х годов Алексей Александрович узнал, что на следующее утро назначен снос полуразвалившегося дома, который принадлежал раньше знаменитой театральной чете — Михаилу Провычу и Ольге Осиповне Садовским. В нем уже никто не жил. Бахрушин взял большую корзину и ночью отправился туда. Путь был неблизкий — от Лужниковской до Мамоновского переулка (теперь улица Садовских). В развалинах оказалось множество ценнейших материалов — письма и записки Михаила Садовского, письма Аполлона Григорьева, Писемского, рисунки, гравюры. Но какова же была радость, когда там удалось найти бумаги великого русского драматурга А. Н. Островского — записные книжки, дневники, письма, автографы! С трудом доволок Бахрушин наполненную доверху корзину на Лужниковскую и снова отправился в Мамоновский.