Аркадий Столыпин - Записки драгунского офицера. Дневники 1919-1920 годов

Все напряжённо ждут. Взрыва всё нет. Наконец все начинают думать, что его не будет совсем. Вдруг словно гигантский чёрный гриб, вздымается в голубом небе колоссальный столб дыма, тяжёлый, кудрявый. Что-то в середине блеснуло, как молния, и глухой, как раскаты грома, оглушительный взрыв сотрясает землю. Струя воздуха, как порыв ветра, обвевает лицо, и где-то наверху пролетают большие и мелкие камни, со свистом врезаясь в мягкую землю.

За первым взрывом раздаются ещё 4-6 взрывов. В одном месте вместо взрыва идёт лишь глухой непроницаемой пеленой чёрный едкий дым. Яркое пламя заметно издали даже днём. Это неудача: мелинит загорелся.

Все кидаются посмотреть результаты взрывов. Среди зелени, свежей весенней травы – груды камней и кучи развороченного щебня окружают огромную воронку. Так как взрыв был сделан с расчётом завалить перекрёсток двух встречных галерей, то результаты получились хорошие – 3 галереи засыпаны основательно. Четвёртая засыпана лишь до половины. Между потолком и грудой обвалившегося щебня осталась чёрная щель. Не дай Бог стать перед этой щелью, много шансов получить пулю в лоб, благо близко.

Во время боёв у каменоломен раненых почти не было. Были больше убитые, и притом больше в голову. За день удаётся сделать 3-4 серии взрывов. Но всё же дело идёт медленно. Иногда на одном месте приходится делать по нескольку взрывов, иногда после взрыва рабочие лопатами засыпают воронки и заваливают пилёным камнем плохо засыпанные выходы. Иногда из коридоров раздаются выстрелы, откуда-то из-под земли выбрасываются ручные гранаты по неосторожно зазевавшимся драгунам. Гремят ответные выстрелы.

Часовые, вернее, наблюдатели удваивают своё внимание, офицеры обходят и проверяют посты.

ст. Багерово

7 апреля 1919 г.

Маленькая комнатка станционного домика битком набита офицерами 3-го и 4-го эскадрона. Спят на диване, рядами на полу. Назойливо стучит аппарат: это говорят между собой станции «Семь Колодцев» и «Керчь».

Большевики уже заняли весь Крым, и фронт проходит уже где-то у станций «Семь Колодцев» и «Ак-Манай». В Азовском и Чёрном морях гремят тяжёлые орудия английских броненосцев и более мелкая артиллерия миноносцев и крейсеров. Против Ак-Манайского фронта действует отряд матроса Дыбенко – начальника Крымской Красной армии.

К счастью, перешеек узкий, и с помощью союзного флота, может быть, удастся удержаться некоторое время. Керчь всё же на всякий случай эвакуируется. Слышно, увозят орудия с крепости. Пароходы с грузами мин, снарядов, бомбомётов и миномётов снуют между Таманью и крепостью и всё никак не могут вывезти огромных запасов снарядов и другого военного имущества. Мелинит, жёлтый и ядовитый, просто бочками выбрасывается в море.

Ежедневно из Ак-Маная слышна артиллерийская стрельба. Это красные пытаются взять двойной ряд наших окопов. А аппарат в нашей комнатке всё стучит и стучит. То бронированный поезд требует себе угля, то едет куда-то поезд с грузом колючей проволоки.

Среди душной атмосферы маленькой комнатки все забываются беспокойным сном. Среди ночной тишины гремит выстрел. За ним ещё другой, третий, и начинается перестрелка. Все вскакивают; сонными глазами отыскивают висящий где-нибудь на гвозде патронташ, надевают его на себя, уже на ходу берут карабин и, ругая врага, ещё раз помешавшего спать, самыми скверными словами, выскакивают по очереди в темноту холодной сырой весенней ночи. Скачут конные; эскадрон, разбирая на ходу винтовки, бегом идёт к постам.

Красные, предвидя неминуемую гибель, делают вылазку. Одного убивают люди 3-го эскадрона, другой ранен. 15 человек конных, выскочивших из-под самого носа вздремнувшего наблюдателя, благополучно скрываются. Досадно. Наблюдателя-казака тут же порют шомполами, чтобы другой раз не зевал.

ст. Багерово

8 апреля 1919 г.

Мне поручают крайне правый фланг Багеровских позиций. Под моим наблюдением три отверстия. Одно «безопасное», то есть почти засыпанное удачным взрывом. Около него бродит на всякий случай один драгун; но это больше для проформы. Это одинаково хорошо понимаю и я, и он. И ходит он небрежно, лениво насвистывая какую-то ставропольскую песенку.

Другая дыра «подозрительная», как решаем мы со Старосельским после тщательного осмотра. Она засыпана лишь наполовину, и можно ожидать и вылазок, и предательских выстрелов. Если подтащить побольше пилёного камня и сбрасывать его с кручи, то скоро перед отверстием образуется завал и он из «подозрительных» перейдёт в разряд «безопасных».

Третье отверстие уже представляет серьёзную опасность. Взрыв, правда, обвалил потолок. Но всё так и ограничилось отверстием в потолке, и выход остался по-прежнему открытым. Здесь одним наблюдателем, пожалуй, отделаться нельзя, и придётся выставить пост из нескольких надёжных людей.

Левее меня находится Маклаков и тоже наблюдает за несколькими отверстиями. Дальше ещё кто-то, а на крайнем левом фланге 3-й эскадрон и Люфт. Там обстановка ещё хуже. Отверстий больше, и взрывы ещё будут производиться долгое время. Там даже выставляются пулемёты.

Скоро темнеет. На соседних постах зажигают костры, и так как у нас имеется солома, то и мы зажигаем её и стараемся как-нибудь скоротать ночь. Хочется спать, а спать нельзя. Холодно. Трава покрывается седой росой, и начинает дуть резкий сырой ветерок с моря.

Костёр слабо поблёскивает, и клубы дыма, смешанного с искрами, уносятся беспрерывно и быстро куда-то вверх, в густую, словно бархатную, ночь. По ассоциации я вспоминаю такие же вереницы искр, быстро уносящихся ветром куда-то в неведомое пространство. Это было в роскошном купе вагона международного общества, который быстро и бесшумно уносил меня среди сырости и тумана северных болот куда-то за границу. Тогда я тоже смотрел, не отрываясь, через покрытое инеем окно, и искры сливались в какую-то причудливую смесь огненных нитей.

Ах, эти путешествия за границу! После серых, пасмурных полей, болот, иссечённых мелким дождём, и лесов, окутанных туманом, попасть в жаркую, залитую неумолимым летним солнцем Италию! Приятно вспоминать прошлое; понемногу мысли путаются, искры всё летят и летят то редкой сетью, то сплошным роем, как маленькие золотые пчёлки.

Когда я просыпаюсь от своей дремоты, то <вижу, что> восток заметно посветлел. Ветерок превратился в настоящий ветер. Костёр превратился в кучу серого пепла. Если потревожить его палкой, то заметно, что он внутри ещё розовый. Полушубок сделался скользким от росы.

Обхожу посты. В утреннем полумраке выходы из каменоломен кажутся зловещими, словно в них притаилась хитрая смерть и поджидает кого-то. Постепенно появляется солнце, и мы отогреваемся. Слева несколько выстрелов. Должно быть, наши бьют маленьких пегих, чёрных с белым кроликов, которые живут в расселинах обветренного камня.