Гайто Газданов - Рассказ об Ольге

– Другими словами, то движение, в котором ты провела всю жизнь и которое было сильнее любой привязанности и любого чувства, вдруг остановилось?

– Сначала замедлилось, потом остановилось. Но для этого была причина.

Я всегда понимал Ольгу с полуслова. Я слишком хорошо знал ее, и кроме того ничто в мире не могло вызвать у меня такой мгновенной концентрации всех моих способностей, как ее присутствие. Но на этот раз я понял ее еще лучше, как мне казалось, еще прозрачнее, чем всегда.

– Я боюсь, что бедная причина себя чувствует очень скверно.

Ее лицо изменилось, в ее глазах была усталость, которой я никогда до тех пор в них не наблюдал.

– Ты думаешь, это серьезно?

– Не забывай, что этому предшествовали долгие месяцы изнурительной болезни, ты только посмотри на него.

– Да, я была поражена. Мне показалось, что это отец того человека, которого я знала раньше. Я пойду туда, – сказала она, поднимаясь.

– Подожди, – сказал я – скажи мне яснее, подробнее, что именно тебя заставило приехать. Я знаю что, но как, почему?

И из ее объяснения, очень сжатого и скудного, – точно формула какого-то сентиментального уравнения – я составил себе представление о всем том, длительном душевном движении, которое предшествовало ему, и которое началось еще тогда, когда она жила у меня. Она опять, казалось бы случайно, упомянула о финляндском рассказе Борисова – и я понял это; это был ее мир, настоящий, тот, которого она не должна была никогда покидать и который так идеально воплощался в Борисове. Это была огромная и сложная совокупность именно таких, а не других чувств, именно тех, а не иных ощущений и впечатлений, которые нельзя было выразить ни на одном языке, кроме русского. И несмотря на богатство всех своих иных впечатлений, встреч и путешествий, она уже давно начала чувствовать, что этого ей заменить не может ничто, никто и нигде и что идея путешествия, та, которая владела ей всю жизнь, могла существовать только потому, что существовал этот мир, откуда можно было уехать и куда можно было вернуться и если бы его не было, то путешествие потеряло бы всякий смысл и напоминало бы судорожно-предсмертные движения птицы, которой отрезало голову и которая после этого еще пробегает некоторое расстояние в бесплодном и пустом пространстве.

– Иди, Оля, – сказал я, целуя ей руку. – Помни, что на меня ты можешь рассчитывать во всем и всегда.

Я ушел оттуда, унося с собой тягостное чувство. Только потом, много времени спустя, я вспомнил, что думая об Ольге, я находил неизменно мстительное удовольствие, когда представлял себе, что в один прекрасный день она потеряет ту волшебную свободу отъездов, которая была для нее характерна. Но в эти дни я совершенно забыл об этом, это было идеально далеко от меня, хотя произошло именно то, о чем, я всегда мечтал. И я думал тогда, что чувство,- если его рассматривть совершенно объективно как предмет исследования, и если принять эту произвольную и в сущности, абсурдную возможность, – похоже по некоторым своим качествам на жидкое состояние материи, принимающее форму того сосуда, в которую оно влито и меняющееся взависимости от обстоятельств. Как ни унизительна была для меня эта мысль, я не мог найти иного объяснения некоторым изменениям, совершенно, казалось бы, незаконным. И все, что я видел тогда в первый раз, – сначала усталость в глазах Ольги, потом слезы на ее лице, все то, о чем я ей раньше говорил, – ты увидишь и с тобой это когда-нибудь случится, и ты будешь плакать, как другие, – все это сейчас вызывало у меня только сожаление и любовь, и я был готов сделать все, что было в моих силах, чтобы вернуть вещи к их первоначальному состоянию, т.е. тому самому, от которого страдал в течение долгого времени. Но сделать вообще было ничего нельзя. Борисов умер через пять дней от воспаления легких. Я помню внезапно омертвевшие, внезапно показавшиеся мне неподвижными все предметы в его квартире, его письменный стол, его ненужное теперь тело и его мертвую голову, на смятой подушке, небритое желтое лицо, подвязанную челесть и закрытые глаза, потом похороны – черный силуэт Ольги, как бесшумный призрак, проступающий через церковное пение, или через мрачно-идиллический кладбищенский пейзаж.

Когда все кончилось, я взял ее под руку и мы долго с ней шли молча по бесконечно длинной каштановой аллее, это было похоже на сон; и по мере того, как мы приближались к выходу с кладбища, все то, о чем я думал столько лет, вся та значительная часть моей жизни, которая была посвящена Ольге,постепенно исчезала, точно растворяясь в воздухе, теряя свое абстрактное и театральное великолепие.

Но в то же время, возникло нечто другое, чего я еще не мог определить, это было похоже на отдаленный гул, так, точно где-то далеко текла вскрывшаяся ото льда река. Ольга поняла это так же, как и я; и когда я посмотрел на нее, я увидел ее глаза такими, какими никогда их не видел, никогда до этого, и я сразу почувствовал, что то, что было до сих пор, было так же неверно и призрачно, как вся моя прежняя жизнь, как все мое обманчивое воображение.

15.01.42

Комментарии

Рассказа об Ольге, датированная январем 1942 года, не имеет авторского заглавия.

Это одно из немногих законченных произведений военного периода, наряду с "Ошибкой",

"Ханой" и "Судьбой Саломеи", относится к редким для Газданова рассказам, в центре которых главные герои – женщины. В настоящее время рукопись рассказа хранится в архиве писателя в Хоутонской библиотеке Гарвардского университета (США).

Первая публкация состоялась в сборнике "Возвращение Гайто Газданова " М.Русский путь 2000

1 – Музыкальное произведение К.Дебюсси "Сады после дождя"

2 – Штеттин – немецкое название портового польского города Щецин

3 – Паскеза Вудкауза – предположительно Вудхауз Пелхэм Гренвиль (Woodhouse Pelhem Grenville 1881-1975) популярный английский писатель.

4 – Такой я был раньше, такой и остался

5 – Лазурный берег

6 – Военная школа © "Русская жизнь" литературный журнал

WEB-редактор Вячеслав Румянцев