Павел Нерлер - «Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Позже, в 1919 году, А. Жекулина вынуждена была эмигрировать (ее сыновья участвовали в Белом движении; между прочим, один из них – Николай Жекулин – был связан по издательским делам с О. Мандельштамом). Оставаясь верной своему педагогическому призванию, Аделаида Владимировна организовывала за рубежом русские гимназии. Скончалась она в 1950 году в Бельгии[55].

Гимназия Жекулиной была однокомплектной, обучались там в основном девочки из интеллигентных семей. Среди одноклассниц Нади отметим Екатерину Кистяковскую – дочь потомственного дворянина Юлия Кистяковского, внучку профессора Киевского университета Александра Кистяковского, принадлежавшую к разветвленному роду украинских ученых и государственных деятелей. В том же классе училась Ольга Бош – старшая дочь профессиональной революционерки Евгении Бош, вынужденной в те годы эмигрировать, оставив двух девочек на попечение бабушки. Можно предположить, что Хазина, уроженка Саратова, поддерживала близкое знакомство с одноклассницей и ровесницей Еленой Браславской, дочерью провизора, также родившейся в Саратове[56].

Добавим еще, что среди учениц младших, по сравнению с Надиным, классов оказались Элла и Адда Войтоловские – дочери известного писателя, журналиста и врача Льва Наумовича Войтоловского. А. Войтоловская потом вспоминала: “Учились мы со старшей сестрой Эллой в гимназии Жекулиной, которая давала аттестат зрелости и в которой латынью занимались пять часов в неделю, больше, чем русским языком, на который отводилось четыре часа”[57]. К слову, в тех же воспоминаниях отмечено, что в киевской квартире Л. Войтоловского (в доме № 20 по улице Кузнечной, теперь Горького) бывал О. Мандельштам: “Заходил всегда приподнятый, недостижимый и непостижимый Осип Мандельштам, но только к папе”[58].

О том, как проходило обучение Нади Хазиной, можно судить по гимназическим документам. Одно время ее успехи были весьма скромны. Так, в шестом классе она удовлетворилась годовыми тройками по всем языкам (русскому, латинскому и трем “живым” иностранным), имела тройку и по алгебре, зато по русской и всеобщей истории получила пятерки[59].

К этому времени семья Хазиных уже съехала с Рейтарской улицы. Во второй половине 1911 года они наняли новую квартиру в самом центре города, на углу Крещатика и Институтской улицы[60]. Угловой участок по Крещатику, 15/2, принадлежал тогда семье крупных киевских домовладельцев Поповых. Непосредственно на две улицы выходил жилой корпус, в котором и поселился Яков Хазин, а смежный с ним дом по фронту Крещатика, тоже принадлежавший Поповым, включал популярное в Киеве кафе “Семадени” и помещение частного театра. Все эти здания были разрушены в 1941 году. Теперь на их месте – свободное пространство, составляющее часть Майдана Независимости.

В 1912-м справила новоселье гимназия Жекулиной. Для нее было выстроено собственное здание по улице Львовской (ныне Артема), 27. В настоящее время оно по-прежнему используется как помещение среднего учебного заведения – киевской школы № 138. Здесь Надежда Хазина в апреле 1917 года держала выпускные экзамены после восьмилетнего обучения. Результаты оказались удачны ми. Конечно, Надя не смогла догнать первых учениц своего класса – круглых отличниц Сарру Готтесман, Ольгу Гринштейн и Ольгу Шольп, удостоившихся золотой медали[61]. Но среди ее итоговых отметок не было ни единой тройки. Почти по всем предметам она добилась оценки “4”. Одну из двух пятерок Надя получила по Закону Божьему, хотя надо отметить, что добрый отец законоучитель Павел Старовойтенко оценил на “отлично” всех без исключения православных выпускниц этого года. Второй высший балл был поставлен Хазиной по законоведению, что для дочери юриста можно считать вполне естественным. 27 апреля 1917 года педсовет гимназии постановил “удостоить аттестата зрелости” 25 воспитанниц – в том числе и Хазину Надежду[62]. Делопроизводственная копия ее аттестата сохранилась в фонде гимназии Жекулиной Государственного архива г. Киева[63] (публикуется впервые). На основании этого аттестата выпускница женской гимназии с программой мужских пользовалась правом, которое было, согласно пояснению на обороте, “всемилостивейше предоставлено государем императором”: поступать без экзаменов в женский медицинский институт и другие высшие учебные заведения (т. е. на Высшие женские курсы).

Впрочем, тогдашнее время было смутным: уже наступил 1917-й, государь император лишился трона, политическое устройство оказалось неустойчивым, многие учебные заведения переживали реформирование. Так, в университеты, ранее предназначенные только для юношей, начали принимать и девушек. Есть сведения о том, что Надежда Хазина в конце 1917-го – начале 1918 года числилась студенткой юридического факультета Киевского университета Св. Владимира[64]. Но именно на те месяцы в городе пришлось несколько переворотов, сопровождавшихся артиллерийскими обстрелами и уличными боями, во время которых занятия не проводились. Ввиду этого к основательной юридической подготовке юная Надя, по сути, не приступала и вскоре оставила университет. Зато в ту пору она увлекалась рисованием и, по ее собственному выражению, “бегала в одном табунке с несколькими художниками”[65].

Девушка училась у Александры Александровны Экстер – выдающейся художницы-киевлянки, которая была тесно связана с авангардным искусством, общалась в Париже с Пикассо, Браком, Леже и вносила в творческую среду Киева начала XX века подлинно европейское начало. В 1918 году, после смерти мужа, А. Экстер “для существования и пропитания пришлось открыть мастерскую живописи”[66], где она в две смены вела занятия с учениками. Мастерская располагалась в четырехэтажном доме по улице Гимназической (теперь Леонтовича), 1, на участке, который до июня 1918-го принадлежал Экстерам. Н. Мандельштам отметила, что впоследствии А. Экстер отзывалась о ней как о своей ученице[67].

В число тех, кто занимался в киевской студии Экстер, входил художник и скульптор Марк Исаевич (Моисей Цалерович) Эпштейн, ровесник Надежды Хазиной, получивший известность как организатор художественной секции Культур-Лиги в Киеве[68]. Вероятно, это он упоминается во “Второй книге” как “мальчик-скульптор по фамилии Эпштейн”, который “жил высоко на Лютеранской улице в барской квартире, покинутой хозяевами”[69] и создал в 1919 году бюстовый портрет Нади (судьба этого произведения не установлена).