К себе возвращаюсь издалека... - Майя Анатольевна Ганина
Первый час ночи… У меня слипаются глаза. С непривычки устаешь от хождения вслед за начальством по «объектам», от здешнего, слишком богатого кислородом воздуха, от постоянного напряжения, боязни что-то упустить, не услышать. Сегодня у Дмитрия Иваныча был занятный, на мой взгляд, разговор с начальником лестрансхоза Ешкиным, я, конечно, записала его.
«Ешкин — мужчина с толстой бурой кожей на большом лице, с желтыми крупными зубами. С неожиданно тонким для его громоздкой фигуры голосом и несолидным смехом: «хе-хе-хе…» С нелепой приговорочкой: «ето, как его…»
— Честный человек здешний завпекарней? — спрашивает Дмитрий Иваныч.
— Честный…
— Хитрый?..
— Не схитришь — не проживешь…
Дмитрий Иваныч говорит, что строительству нужно для внутренних нужд четыреста тысяч кубометров леса.
— Лес я тебе не дам, нету леса.
Дмитрий Иваныч не возмущается, не кричит, сидит спокойно, в своей обычной позе: отвалившись на спинку стула и выпятив большой живот. Говорит вроде как бы с сожалением, спокойно:
— Хорошо, у меня с главком есть договоренность не выпускать лес со стройки, чтобы нам не стоять.
Ешкин, усмехаясь, быстро взглядывает на Дмитрия Иваныча, опускает глаза, видно, обдумывает, как можно парировать этот удар, не находит ничего и тут же легко сдается:
— Ну ладно, найдем тебе лесу.
Дальше разговор переходит на нового заместителя Ешкина, который был в Берекчуле довольно долгое время начальником милиции.
— Волков хорошо работает?
— Ну, как хорошо… Сказать плохо…
— Пьет?..
— Ну водки много надо, чтобы свалить его. Напьется и сидит. Ну, — поднял палец, — я-то его знаю… У него глаза другие, когда он пьяный.
Дмитрий Иваныч с подковыристой усмешечкой:
— Это профессиональная болезнь?..
Ешкин, не поняв, куда он клонит:
— Профессиональная, профессиональная…
Дмитрий Иваныч, улыбнувшись еще тоньше, взглянул на меня:
— Для лесников.
— Э-э, нет! — Ешкин сообразил, что допущен промах, быстро идет на попятный: — Для него профессиональная, он молодой лесник, для меня нет…
— Говорят, он с пекарем нашим очень дружит?
— С Бабкиным-то?.. — Пауза. — А чего ему с Бабкиным не дружить, у того мука.
— За муку надо отчитываться?.. — предполагает Дмитрий Иваныч.
— Э-э!.. Как лесник в лесе отчитывается! — Снова на лице у Ешкина хитрая улыбка человека, знающего себе цену, видящего окружающих насквозь. — Припек у него шестьдесят один процент считается. А он три раза мокрым веником махнет, когда в печь сажает, — еще три процента, для него лично. Тонко́?.. Тонко́…
Потом Ешкин рассказывает, как шофер вез без накладных гвозди, заехал к Волкову, три ящика осталось. Через месяц кладовщик хватился пропажи. Ешкин взял шофера на бога: мол, за хищение я тебя под суд. Шофер говорит: ладно, найдем. И по ящику, три ящика за месяц привез.
— У тебя, Дмитрий Иваныч, у тебя со склада! А ребята твои вон на этот дом списали…
— Когда это было?
— В августе. Тонко́, да?..
Они сидят вполоборота друг к другу, оба в синих потертых кителях с погонами, оба не первой молодости, оба за жизнь достаточно нагляделись на всяких ловкачей. Ешкин смотрит на таких понимающе, как бы сверху вниз, он не мешает им жить, лишь бы они его не трогали. Сам он законы не преступает, обходится: так спокойнее. Дмитрий Иваныч, если бы не мое присутствие, несомненно, помянул бы крепким словом родителей ловкача Волкова, удивился бы бессильно в который раз: ну не живется честно, почему?.. Есть такая категория людей, честных от самой своей природы, им невозможно постигнуть, что множество других живут иначе. Потому, как я теперь понимаю, хотя стимулы, толкавшие молодого Дмитрия Иваныча и недавнего начальника здешнего строительства Алексюна ломать голову на изыскание средств, как сдать объект к«дате», были вроде бы одинаковы: мода времени — но методы достижения цели принципиально разные.
Алексюн, видимо, был человеком мелкого масштаба, к тому же с авантюрной жилкой, поэтому «волевая цифра» сдачи пути, не подкрепленная техникой и финансами, служила ему самооправданием, развязывала руки: пожалуйста, если приказано, я доброшу рельсы куда надо, но всем понятно, что качественный путь с имеющимися у меня на то ресурсами в такие сроки построить невозможно. Поэтому будем «делать вид», рапортовать в указанный час, а на то, что эту готовую дорогу еще десять лет после сдачи в эксплуатацию необходимо приводить в более-менее годное для безаварийного движения состояние, — закройте глаза.
Всем, наверное, памятны рапорты передовиков производства, выполнявших свое пятилетнее задание за один год. Тут существует три варианта: либо рапорт липа, либо задание липа, либо человек выдумал нечто, совершившее серьезный переворот в существующем способе производства, поэтому невозможное стало возможным. Вот Дмитрий Иваныч и был таким «рационализатором производства поневоле»: «рапортовать» хотелось (все рапортуют, чем он хуже?), а халтурить, портачить ради рапорта он не мог.
Ну, ладно, тем временем мы с Дмитрием Иванычем кончили исторический экскурс в его биографию, начали говорить о делах сегодняшних. Дмитрий Иваныч поднялся, тяжело заходил по салону, лицо его подтянулось, оживилось. Каждый раз, когда он резко поворачивался, колыхалось пламя оплывших, коптящих свечей.
…Отношения с заказчиком и субподрядчиками, плохое снабжение техникой и стройматериалами, скудное финансирование — сколько раз я услышу позже то же самое, едва ли не в тех же выражениях, от других начальников больших и маленьких строительств. О том же самом будут говорить, спустя год, на декабрьском Пленуме ЦК, и разговоры эти, наконец, узаконятся. Ну, а незадолго до пленума мой очерк, где добросовестно сведены вместе все эти разговоры, швырнет редактор одного толстого журнала: «Нужно понимать, что это такая политика: мы двадцать лет строим сто предприятий легкой промышленности — и вводим их в эксплуатацию одновременно!..»
Теперь и ребенку ясно, что за двадцать лет эти предприятия безнадежно устареют, поглотят средств во много больше, чем запланировано, ибо, если даже объект находится на консервации, весь инженерно-технический персонал зарплату тем не менее получает, к тому же за двадцать-то лет столько будет поправок к первоначальному проекту, переделок, изменений! И велись эти разговоры всего-навсего десять-одиннадцать лет назад! Мы повзрослели, поумнели за это время, да и деньги наконец считать учимся…
На следующий день я прощаюсь с
