Игорь Оболенский - Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико

Мне повезло в жизни со всем, кроме денег. Сейчас я должна была быть очень богатой, но этого нет. И не надо. Что Бог дает, за то и спасибо. Потому что ничего не бывает бесплатно — что-то дается, а что-то отнимается.

Я вообще не обращала внимания на деньги. Через три года после начала сольных концертов получила звание Народная артистка СССР. Я не знала, что это такое. (Нани Брегвадзе стала первой среди своих коллег по сцене обладательницей высшего звания — Эдита Пьеха, Иосиф Кобзон, Алла Пугачева получили звание годами позже, — прим. И.О. )

Но разница, оказывается, была: теперь меня селили в хорошую гостиницу, в самолете сажали в первый класс.

Но все равно, когда на концерте объявляли: «Поет народная артистка СССР», я стеснялась и боялась — оправдаю ли. Я немножко ненормальная в этом плане, очень обязательный человек. Не могу выйти на сцену просто так.

В архиве Нани Брегвадзе есть маленькая фотография. Снимок как снимок, маленький цветной портрет певицы. Но именно с этим фото связана необычная история. Нани стала лицом парфюма, и фотография служила рекламой.

В семидесятые годы в Советском Союзе появились первые «именные» духи. Они были названы «Нани Брегвадзе». В то время в репертуаре певицы был популярный романс «Левкои», и у духов был именно этот аромат.

Популярность у парфюма была невероятной. Впрочем, стоит ли говорить, что сама Нани не имела с этого ни копейки. Мало того, ее просто поставили перед фактом: выпускают духи, называться будут «Нани Брегвадзе», аромат — левкои. Единственное, о чем спросили — нравится ли ей этот запах, и попросили сняться для рекламы. Ответ подразумевался только положительный, он и прозвучал.

Сегодня о тех духах, наверное, мало кто помнит. У самой Брегвадзе не сохранилось ни одного флакончика. Зато есть то самое фото, благодаря которому я и узнал этот факт биографии своей героини. Ее всегда волновало другое — хорошо она выступила или нет.

Никогда не забуду свой творческий вечер в Центральном доме работников искусств в Москве. Потому что на него пришел великий Иван Козловский.

Он любил Грузию до умопомрачения. Был влюблен в Кетеван Орахелашвили, нашу знаменитую красавицу, жену моего родственника Евгения Микеладзе.

На тот вечер в Москву за мной поехала, кажется, вся Грузия, весь самолет был заполнен моими друзьями.

А я так боялась выступать с Медеей. Но она настояла, чтобы мы во втором отделении показали, что у нас есть программа романсов. И мы выступили.

В конце на сцену вышел Козловский, поцеловал меня и опустился на одно колено. Все это оценили, кроме меня. Я хотела только одного — поднять его с коленей. Мне было неловко.

А потом был банкет, и какой! Из Тбилиси привезли всякие вкусности, мои мама и папа приехали. Тамадой был Мелор Стуруа. Присутствовал Давид Гамрекели, неповторимый певец, которого больше нет и второй такой не скоро появится. Был поэт Анатолий Софронов, главный редактор «Огонька». Знаю, его не все любили. Но для меня он написал «Рябину». (Изначально песня «Ах, эта красная рябина» была написана для спектакля «Ураган», который шел на сцене ленинградского Александринского театра. Спустя годы, когда постановка сошла со сцены, поэту предложили дать стихам второе рождение, что и сделал композитор Семен Заславский. Впервые песня была исполнена на авторском вечере Софронова в Колонном зале Дома Союзов. Как вспоминала вдова Софронова Эвелина Сергеевна, предложившая сделать исполнительницей песни Нани Брегвадзе, муж потом получал письма от слушательниц: «Как вы смогли угадать мою судьбу?», — прим. И.О .)

Какой это был вечер! Как обидно, что тогда не было видео.

А какой мама устроила прием в Тбилиси, когда я получила звание народной СССР. Вся Грузия собралась. Был пик — юмора, песен. Мы даже боялись, как бы чего не случилось. Передать не могу, что это было! И это все моя мама делала!

Она успела увидеть мой успех. Умерла, когда моей внучке Наталье был год. Вот уже 19 лет прошло…

Не могу говорить, это запретная тема. Я год потом не выходила из дому. Не знала, что делать дальше.

Помогла природа, Бог, я не потерялась. И все в свои руки взяла моя Эка. Продолжила мамину деятельность. Она так же за мной ухаживает. Это ведь тоже дар.

Даже не знаю, сколько у меня песен. Иногда они появлялись совершенно случайно. Порой я отправлялась с композитором, который предлагал свою песню, в студию и сразу записывала. Потом слушала и ловила себя на мысли: неужели это я пою?

Так получилось с песней «Снегопад». Честно говоря, записала ее только для того, чтобы автор, композитор Алексей Экимян, от меня отстал. И потом о ней не вспоминала. А зрители стали писать письма и просить исполнить эту песнию на концертах.

Я даже спросила Медею, что это за песня такая, о которой все время записки пишут. «Та, что ты ненавидишь», — ответила она.

И я решила «Снегопад» начать исполнять. И до сих пор пою ее, как первый раз. С новым отношением. Это феноменальная песня.

В программе концертов у меня ее нет. Но я знаю, что на каждом выступлении обязательно спою «Снегопад», «Калитку» и «Тбилисо».

Кстати, многие думают, что «Тбилисо» писали специально для меня. Но это не так.

Был объявлен конкурс песен о Тбилиси, который выиграли композитор Реваз Лагидзе и поэт Петре Грузинский. Я эту песню спела только в 1976 году, через несколько лет после ее премьеры.

Петре удивлялся: «Почему все обалдели от этой песни? У меня что, других нет?» И ведь действительно были, но в первую очередь все говорили про «Тбилисо».

Мы с ним много работали, дружили. Петре был настоящей богемой. Писал стихи, любил женщин и кутежи. Мы говорили: «Что было бы, если бы ты стал царем Грузии?» Он ведь являлся прямым потомком царской фамилии Багратиони.

Его обожали все, он был широким человеком. Много написал прекрасных стихов и переживал, что его считают только песенником.

У него была песня о виноградной лозе. Эту песню он думал отдать мужчине. И не знал кому. А потом кто-то ему сказал: «Чего ты мучаешься, когда Нани есть?» И он отдал эту песню мне.

Это была единственная песня, которую я репетировала. Обычно никогда не репетирую, записываю сразу. Конечно, с каждым концертом я пела песню иначе, лучше понимала ее. Сразу ведь это сделать очень трудно.

Песню о виноградной лозе тоже не сразу поняла. Попросила Резо спеть ее, чтобы почувствовать характер. Потому что сама сразу очень лирично начала петь. И мне не нравилось, и ему, я видела, тоже.

Мы репетировали дома у Лагидзе, и он предложил: «Давай прервемся, выедем на природу». Мы так и сделали. И все получилось.