Протопресвитер Михаил Польский - Новые мученики российские

Петроградское духовенство было невероятно поражено и возмущено письмом 12, в котором оно совершенно основательно усматривало все признаки политического доноса. На состоявшемся многолюдном собрании духовенства авторам письма пришлось выдержать жестокий натиск. Главным защитником выступления 12 был Введенский, произнесший речь чрезвычайно наглую и угрожающую. Ясно было, что он уже чувствует за собой могущественную «заручку» и на нее уповает.

Митрополит, со свойственной ему кротостью, прекратил эту угнетающую сцену и постарался утихомирить разбушевавшиеся страсти. Для него самое главное сводилось к тому, чтобы предотвратить кровавые столкновения между верующими и агентами власти. Медлить было нельзя. Положение становилось все более напряженным. Было решено вступить в новые переговоры с властью и, по настоянию митрополита, задача эта была возложена на Введенского и Боярского, как на лиц, перешедших на положение благоприятствуемых властью.

Последствия оправдали этот выбор. Новые посланцы быстро уладили дело. Между митрополитом и петроградским советом состоялось формальное соглашение, изложенное в ряде пунктов и напечатанное в «Правде» в начале апреля. Кое-каких уступок от власти все-таки удалось добиться. Самое существенное было то, что верующим предоставлялось заменять подлежащие изъятию церковные предметы другим равноценным имуществом, митрополит, со своей стороны, обязался обратиться к верующим с соответствующим воззванием, которое и было напечатано в том же номере газеты. В этом воззвании владыка, не отступая от своей принципиальной точки зрения, умолял верующих не сопротивляться, даже в случае применения насильственного способа изъятия, и подчиниться силе.

Казалось бы с этого момента все споры и недоразумения на этой почве между духовенством и властью следовало считать законченными. Изъятие продолжалось с большой интенсивностью. Серьезных препятствий действия власти по-прежнему не встречали, если не считать отдельных случаев народных скоплений, оскорблений агентов власти и т. п. В конце концов изъятие было произведено всюду с таким успехом, что сам глава местной милиции вынужден был констатировать в официальном донесении блестящее и сравнительно спокойное проведение кампании (само собою разумеется, что это донесение было сделано тогда, когда возбуждения дела против митрополита еще не предвиделось).

Но грянул гром с совершенно другой стороны.

IV

Введенский, Белков, Красницкий (выдвинувшийся скоро вперед как фактический глава и организатор живо-церковного движения) и иже с ними не могли и не желали останавливаться на сделанном им шаге. Благодаря содействию и подстрекательству советской власти перед ними открывалась новая грандиозная перспектива: захватить в свои руки церковную власть и пользоваться ею по своему усмотрению под крылышком благосклонного большевистского правительства.

В начале мая в Петрограде разнеслась весть о церковном перевороте, произведенном означенной группой, об отстранении патриарха Тихона от власти и т. д. Точных сведений еще никто, впрочем, не имел.

Введенский, явившийся после переворота из Москвы в Петроград к митрополиту, заявил ему об образовании нового верховного церковного управления и о назначении его, Введенского, делегатом от этого управления по Петроградской епархии.

В ответ на это со стороны митрополита последовал шаг, которого, вероятно, никто не ожидал, памятуя удивительную душевную мягкость и кротость владыки. Но всему есть предел. Митрополит мог проявить величайшую уступчивость, пока речь шла только о церковных ценностях. Цель изъятия и, с другой стороны, опасность, угрожавшая верующим, оправдывали такую линию поведения. Теперь, лицом к лицу с одним из узурпаторов церковной власти, митрополит не только разумом, но всем инстинктом искренне и глубоко верующего христианина сразу понял, что дело идет уже не об «освященных сосудах». Волна мятежа подступает уже к самой Церкви. В этот роковой момент он осознал свою огромную ответственность и властно заявил Введенскому: «Нет, на это я не пойду».

Но этим митрополит не ограничился.

На другой же день состоялось постановление владыки, в котором Введенский был объявлен находящимся «вне Православной Церкви», — с указанием всех мотивов этого постановления. Впрочем, кротость владыки сказалась и тут. В постановлении был указан его временный характер, — «пока Введенский не признает своего заблуждения и не откажется от него».

Постановление, напечатанное немедленно в советских газетах, вызвало изумление и ярость со стороны большевиков. В первую минуту озлобление было так велико, что большевики совсем забыли о неоднократно провозглашенном ими принципе «невмешательства» в церковную жизнь. Заголовки газет запестрели истерическими аншлагами вроде того, что «митрополит Вениамин осмелился отлучить от Церкви священника Введенского. Меч пролетариата тяжело обрушится на голову митрополита». Нечего и говорить, что все эти бешенные выкрики выдавали, окончательно и официально, закулисное доселе участие большевиков в живо-церковной интриге (о чем, впрочем, все и без того догадывались).

Однако после бешеных атак первых дней наступило некоторое затишье. Обаяние митрополита среди верующих было очень велико. Отлучение Введенского не могло не произвести на них огромного впечатления. Физически уничтожить митрополита было нетрудно, но возвышенное им постановление пережило бы его и могло иметь серьезные последствия, угрожавшие в зародыше раздавить новую «революционную церковь». Решили, поэтому, испробовать другой путь — путь угроз и компромиссов.

Через несколько дней после отлучения к митрополиту явился Введенский в сопровождении бывшего председателя петроградской ЧК, а затем петроградского коменданта Бакаева, который с этой должностью совмещал должность своего рода «обер-прокурора» при вновь образовавшемся «революционном епархиальном управлении». Введенский и Бакаев предъявили митрополиту ультиматум. Либо он отменит свое постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет — на почве изъятия церковных ценностей — создан процесс, в результат которого погибнут и он, и наиболее близкие ему лица.

Митрополит спокойно выслушал предложение и ответил немедленным и категорическим отказом. Введенский и Бакаев удалились, осыпав митрополита рядом яростных угроз.

Митрополит ясно понимал, что эти угрозы не тщетны, и что с того момента, как он стал поперек дороги власти в ее начинаниях по поводу образования революционной церкви, — он обречен на смерть. Но сойти с избранного им пути он не мог и не желал.