Молотов. Наше дело правое [Книга 1] - Вячеслав Алексеевич Никонов

Можешь ли ты получать теперь стипендию? Если можно тебе сдавать экзамены, так ты поскорее от них отделывайся да приезжай домой, а то, пожалуй, тебя еще возьмут в солдаты. Ах Веча, когда мы прочитали газеты, где было сказано — такой-то студент арестован, конечно, всех покоробило, а особенно меня. Потом я получила от тебя письмо, что ты свободен, я так была рада, что ты представить себе не можешь. Туг опять получили газету: такой-то студент по 102 статье будет ссылкой на поселенье. Представь себе, какой для меня удар, но я, когда получила от тебя письмо, да и от Сережи, так немного успокоилась. Но все еще волнуюсь, чтобы не было еще хуже. Дорогой мой Веча, успокой меня, дай мне умереть спокойно. Я страдаю за тебя каждую минуту, мне жаль тебя… Будь здоров, целую тебя и благословляю.

Твоя мама.

Дорогой Веча! Стремления твои благородны, но не выполнимы, а потому советую — брось журавля в небе, бери синицу в руки и будешь молодец. Папа Михаил»[74].

Похоже, именно к лету 1914 года относится появление псевдонима «Молотов». Почему он появился — абсолютно ясно, деда об этом часто спрашивали. Фамилия «Молотов» звучала вполне по-пролетарски, индустриально, что должно было импонировать рабочим, которые недолюбливали партийцев из интеллигенции. Другая причина — прозаическая. Свой новый псевдоним ему произносить было легче, чем «Скрябин», где три первых согласных звука заставляли заикаться. Сложнее со временем появления псевдонима «Молотов». В литературе множество версий — от 1912 до 1918 года. Батрак свидетельствовал, что 8 июля 1914 года Скрябин отправил в редакцию «Правды» статью с этим псевдонимом, но она уже не вышла[75]. Мне дед говорил, что всемирно известный псевдоним взял в 1915 году для статьи в журнале «Вопросы страхования». Не исключено, что версия со статьей для разгромленной «Правды» могла показаться более выигрышной и героической, чем с пресными «Вопросами страхования».

Из Сибири — в ЦК

В историю человечества впервые пришла мировая война. Антанта в составе России, Великобритании и Франции, к которым позднее присоединятся английские доминионы, Япония, Египет, сошлась в схватке с альянсом Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. У России были все основания считать Берлин и Вену стороной-агрессором, а свою борьбу — справедливой. «Когда Петербург узнал о войне, свершилось чудо, — вспоминал Александр Керенский. — Баррикады исчезли, забастовки прекратились, рабочие — вчерашние революционеры — шли толпами принимать участие в грандиозных манифестациях перед союзными посольствами»[76].

Такая же картина наблюдалась и во всех остальных воевавших странах. Везде самые ярые оппозиционеры объявили о безоговорочной поддержке своих правительств. За одним небольшим, но очень существенным исключением. Этим исключением был Ленин, который был сначала арестован австрийской полицией, а затем освобожден как последовательный враг российского режима. В Швейцарии лидер большевиков сделал вывод о том, что «наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск», и «превращение современной империалистической войны в гражданскую войну»[77].

В Петербурге (переименованном из-за германофобских настроений в Петроград) у большевистских организаций возможности для легальной деятельности исчезли. За отсутствием Русского бюро ЦК, члены которого были в ссылке, его функции поначалу выполняла большевистская фракция Госдумы из пяти человек, вскоре арестованная. Петербургский комитет (который, в отличие от города, не был переименован, дабы не поддаваться шовинистическим настроениям) затаился. О жизни Молотова в этот период известно мало. Батрак уже с августа 1914 года «отправляет» его, скрывавшегося от охранки, в Нолинск, а с сентября — в Москву, где он прожил до начала лета 1915 года. Эту хронологию опровергает зачетка студента Скрябина, где в сентябре проставлены отметки за теорию политэкономии и общее учение о государстве. А 5 декабря 1914 года он направил в Вятскую губернскую земскую управу прошение о предоставлении стипендии, указав адресом для ответа Петроград (Шлиссельбургский проспект, д. 33–35, кв. 12), а вовсе не Москву. 24 декабря Скрябин был вообще отчислен из института после получения из охранного отделения списка студентов, «высланных из столицы в текущем году за политическую неблагонадежность»[78]. В свете этого мне совершенно непонятно, каким образом студент Скрябин 10 января 1915 года сдал экзамен по экономической географии и землеведению, 12 января — русское государственное право, а 16 января — экономику промышленности[79]. Или в институте царил такой беспорядок, что профессура не знала, кто из студентов отчислен, а кто нет?

Что касается времени появления Скрябина в Москве, то здесь лучше полагаться на полицейские досье. Московское охранное отделение заметило оживление в социал-демократическом подполье «с весны, когда из Петрограда в Москву, по поручению “Петроградского Комитета РСДРП” временно, видимо, выполнявшего функции Центрального комитета, стали приезжать видные партийные деятели, имевшие определенные поручения по воссозданию в Москве оформленных партийных организаций». Среди них в первую очередь называли «бывшего секретаря издававшейся в Петрограде рабочей, социал-демократического направления газеты “Правда”, студента Петроградского политехнического института Вячеслава Михайлова Скрябина, которому при содействии местных партийных деятелей в сравнительно короткий срок удалось организовать в различных районах г. Москвы несколько самостоятельных с.-д. “большевистских” групп»[80].

Главным каналом связи с московским подпольем выступал Николай Мальцев, который в это время учился на медицинском факультете Московского университета на Большой Царицынской улице (ныне Большой Пироговской) и жил там же. Студенческая столовая, как и медицинская библиотека, была удобна для нелегальных встреч, проходивших под видом собрания правления студенческого кооператива. Когда правоохранительные органы стали проявлять повышенный интерес к этим встречам, друзья нашли новое пристанище — на даче в деревне Потылиха (в районе современного «Мосфильма»), Прописка там велась по правилам сельской местности, не попадая (по крайней мере сразу) под регистрацию городской полиции. В Потылихе Скрябин скоро стал своим парнем, а путь к сердцам деревенских жителей прокладывал через мандолину и скрипку[81].

На жизнь Молотов зарабатывал службой в конторе Союза городов — вполне респектабельной патриотической организации, собиравшей средства на нужды войны. В столь солидном учреждении пришлось впервые облачиться в пиджак и галстук и завести очки в черной оправе. Рабочие организации Скрябин обнаружил в Лефортовском районе, где создал марксистскую «Организационную социал-демократическую группу». Агент «Пелагея» докладывал: «В Москве он сейчас разыскивает “областников” и вообще ищет связи, причем ему уже удалось через посредство Марии Ильиничны Ульяновой связаться с металлистом Андреевым, партийная кличка “Ленька” (Андреев Андрей Андреевич), а через последнего с лефортовской группой»[82]. Прикладывалась и написанная Скрябиным листовка: «Сама война, навязанная народу ради завоевательных интересов господствующих клик, есть тягчайшее преступление царского правительства против народа. Долой самодержавие! Да здравствует Демократическая