Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

Вскоре после этого, ранней весной 1947 года произошел очень печальный инцидент, который явился ярким примером того, как эгоистическое преследование личного интереса теми, кто находится в высшем руководстве, может иметь последствия, затрагивающие судьбу всей страны.

Однажды, наблюдая какой-то диспут, я услышал звуки выстрелов. Шум доносился с северной стороны, в направлении монастыря Сера. Я выскочил наружу, возбужденный возникающей перспективой использовать свою подзорную трубу в настоящих целях. Но вместе с тем я был и сильно обеспокоен, так как понимал, что стрельба еще означает и убийство. Выяснилось, что Ретинг Ринпоче, который шесть лет назад объявил о своей политической отставке, снова решил провозгласить себя Регентом. В этом его поддержали некоторые монахи и чиновники-миряне, которые организовали заговор против Татхага Ринпоче. Дело кончилось арестом Ретинга Ринпоче и смертью значительного числа его последователей.

Ретинг Ринпоче был впоследствии приведен в Поталу, где подал прошение о том, чтобы ему разрешили со мной встретиться. К несчастью, ему отказали от моего имени, и вскоре после этого он умер в тюрьме. Когда я был несовершеннолетним, у меня, естественно, не было почти никакой возможности участвовать в судебных делах, но оглядываясь на прошлое, я иногда спрашиваю себя, не мог ли я что-нибудь сделать в ходе этого разбирательства. Если бы я каким-то образом вмешался, возможно, разрушение монастыря Ретинг, одного из самых старых и красивых в Тибете, можно было бы предотвратить. Все получилось очень глупо.

Все же, несмотря на его ошибки, я питаю глубокое личное уважение к Ретингу Ринпоче как к моему наставнику и гуру. После смерти его имя не упоминалось, пока я не восстановил его много лет спустя по совету оракула.

Через некоторое время после этих печальных событий я отправился с Татхагом Ринпоче в монастыри Дрейпунг и Сера (которые расположены соответственно примерно в пяти милях к западу и в трех с половиной милях к северу от Лхасы). В то время Дрейпунг являлся самым большим монастырем мира, в нем находилось больше семи тысяч монахов. Сера был несколько меньше: пять тысяч монахов. Эти поездки ознаменовали мой публичный дебют в качестве диалектика. Я должен был диспутировать с настоятелями каждого из трех колледжей Дрейпунга и двух колледжей Сера. Из-за недавних беспорядков были приняты особые меры по обеспечению безопасности, и я чувствовал себя неуютно. Кроме того, перед своей первой в этой жизни поездкой в столь великие оплоты учености я очень нервничал. Однако оба они оказались мне знакомы, и я убедился в наличии некоторой связи с моими предыдущими жизнями. Эти диспуты, которые проводились перед аудиторией, состоявшей из сотен монахов, прошли достаточно благополучно, несмотря на то, что я очень волновался.

Приблизительно в это же время я получил от Татхага Ринпоче особое учение Пятого Далай Ламы, которое считается специально предназначенным для самого Далай Ламы. Великий Пятый (как до сих пор его называют тибетцы) получил это учение в видении. В последующие недели у меня было несколько необычных переживаний, как правило, в виде снов, которым тогда я не придал особенного значения, но которые теперь представляются мне весьма важными.

Одной из положительных сторон Поталы было то, что в ней находилось множество кладовых. Для маленького мальчика они казались куда интереснее, чем те комнаты, где хранилось серебро, золото или бесценные религиозные реликвии, интереснее даже огромных инкрустированных драгоценными камнями гробниц всех моих предшественников в склепах внизу. Мне гораздо больше нравились оружейные склады с их коллекцией старинных мечей, кремневых ружей и доспехов. Но даже это было ничто по сравнению с невообразимыми сокровищами комнат, где хранилось имущество моих предшественников. Там я нашел старое духовое ружье с комплектом мишеней и патронов и телескоп, который уже упоминал, не считая залежей иллюстрированных книг на английском языке о первой мировой войне. Они заворожили меня, из них я брал образцы для своих моделей, танков и самолетов. Когда я стал постарше, кое-что из этих книг перевели для меня на тибетский.

Еще я нашел две пары европейской обуви. Хотя мои ноги были намного меньше, я взял их носить, набив в носки кусочки ткани, так что они стали более или менее пригодны.

Меня приводил в трепет тот звук, который они производили своими тяжелыми каблуками со стальными набойками.

В детстве одним из моих любимых занятий было разобрать какую-нибудь вещь, а потом пытался собрать ее заново. Я хорошо набил в этом руку. Но вначале у меня не всегда получалось. Одним из предметов, которые я нашел среди имущества моего предшественника, была старинная музыкальная шкатулка, подаренная ему русским царем, с которым он находился в дружеских отношениях. Она не работала, и я решил ее починить. Я обнаружил, что главная пружина перекручена и зажата. Когда я ткнул в нее отверткой, механизм освободился, и пружина стала безудержно раскручиваться, извергая из себя тонкие пластинки металла, которые производили музыку. Я никогда не забуду той дьявольской симфонии, с которой эти пластинки разлетались по всей комнате. Вспоминая этот случай, я понимаю, что только чудом не лишился глаза. Возясь с механизмом, я держал его у самого лица. Потом меня могли бы принимать за Моше Даяна!

Я был от души благодарен Тхуптену Гьяцо, Тринадцатому Далай Ламе, за то, что он оставил так много чудесных подарков. Многие из потальских уборщиков служили еще при нем, и от них я узнавал о его жизни. Я узнал, что он был не только совершенным духовным мастером, но и могучим и дальновидным светским вождем. Еще я узнал, что из-за вторжения иноземцев ему дважды приходилось уходить в изгнание: сначала это были британцы, которые в 1903 году послали армию под командованием полковника Янг-хасбэнда, а второй раз в 1910 году — маньчжуры. В первом случае британцы ушли добровольно, а во втором маньчжурская армия была изгнана в течение зимы 1911—12 года. Мой предшественник проявил большой интерес к современной технике. Среди вещей, которые он ввез в Тибет, была электростанция, оборудование для чеканки монет и для печатания первой тибетской бумажной валюты и три автомобиля. Для Тибета это было сенсацией. В то время в стране почти не существовало колесного транспорта. По существу, были неизвестны даже повозки. Об их существовании, конечно, знали, но консервативные по своей природе тибетцы полагали, что единственным практичным средством перевозки являются вьючные животные.

Тхубтен Гьяцо был провидцем и в других отношениях. После второго изгнания он послал для получения образования четырех молодых тибетцев в Британию. Эксперимент оказался успешным, юноши проявили себя хорошо и были даже приняты королевской семьей, но, к сожалению, это начинание заглохло. Если бы практика посылать детей получать образование за границей осуществлялась на регулярной основе, как он задумал, я совершенно уверен, что сегодняшняя ситуация в Тибете была бы другой. Подобным образом обстояло дело и с предпринятой Тринадцатым Далай Ламой реформой армии, что он считал жизненно важным делом. Она также была успешной, но не получила поддержки после его смерти.