Дёрдь Гаал - Лист

И вдруг вызов в канцелярию и приказ: отправиться в Доборьян на должность приказчика на тамошней овцеводческой ферме князя.

Доборьян — это как ссылка. Лишь изредка он наведывался в Надьмартон, где служил отец. Вместе они составляли и прошения на меньшую должность, с меньшим жалованьем, только назад, в Кишмартон, где музыка, оркестр, жизнь.

Ответов на его прошения не приходило.

Сельскому человеку не приходится особенно выбирать себе невесту. Женятся на той, которая на выданье.

У отца был в Надьмартоне приятель — мыловар Франц Лагер. А у того в доме воспитывалась сирота, племянница Анна Лагер, уроженка Кремса, австрийского городка на Дунае. Вначале Анна работала в Вене в няньках, в горничных, потом её позвал к себе дядя, ворчливый старый холостяк, — вести хозяйство в доме.

Сватал Аннушку за сына старый Дёрдь Лист. Как требует того приличие, мыловар немного покуражился:

— Выдам, когда сам пожелаю.

Всё же свадьба состоялась 11 января 1811 года, в церкви в селе Лоок. А 22 октября у молодых супругов, Адама Листа и Анны Лагер, родился сын — Ференц Лист[7].

…Около полуночи Лист-старший постучался в окно сыновнего дома в Доборьяне. Обнялись. Сын не спрашивал, отец не объяснял. Сказал только:

— Уволили меня, сынок, со службы.

Анна отвечала:

— Живём скромно. Но всем, что есть, охотно поделимся с тобой, отец.

В январе 1814 года Адама Листа перевели в другое имение Эстерхази, в деревню Больдогассонь. Здесь квартира приказчика состояла всего из одной комнаты с кухней. Сюда отца с его семьёй не возьмёшь. Отцу помог устроиться приказчиком в имение Кобольд к графам Ницким и внёс за него обязательный налог. Позднее отец перешёл к графам Зичи. Сын и здесь навещал его, помогал деньгами, провизией.

Но и самому Адаму Листу тоже служилось у князя нелегко. Канцелярия Эстерхази то и дело перебрасывала его из одного имения в другое.

Лето 1815-го застаёт его снова в Доборьяне. Мыловар Лагер наконец всё же выдал давно обещанное приданое Анны тысячу серебряных форинтов. Канцелярия тоже повысила Адаму Листу жалованье. Теперь можно было иногда даже пригласить к себе гостей.

В одни из погожих дней, взяв выходной, Адам Лист отправился в Шопрон. Оттуда вернулся, всей округе на удивление везя на телеге рояль. Купил за шестьсот форинтов. Теперь каждую свободную минуту он проводил за инструментом. Играл Моцарта, Гайдна, Иоганна Себастьяна Баха. Были здесь и Бетховен, и Клементи, и Душек. Многое играл без нот, по памяти.

Как то вечером, когда Ференцу уже было пора спать, мальчик неожиданно попросил:

— Можно мне ещё немного послушать музыку?

Адам улыбнулся.

— Хорошо, оставайся.

Теперь по вечерам они сидели у рояля вдвоём.

— Ну ты запомнил хоть одну мелодию? — однажды спросил отец.

— Одну? — удивлённо посмотрел на него мальчик. — Я их помню все. — И он звонким голосом очень чисто спел отцу несколько мелодий.

На следующий день родители маленького Ференца в первый раз поссорились.

— Мальчика нужно учить музыке, — сказал отец.

— Зачем?

Наступило долгое молчание. Не потому что Адам не может объяснить Анис, зачем он хочет приобщить сына к музыке: он просто боится взглянуть на себя, на свою жизнь, на свою мечту. Как объяснить этой тихой, покорной женщине, что в нём снова пробудился тот прежний, казалось, навеки уснувший, погребённый уже мечтатель.

Отец Адама — теперь рабочий на сукновальной фабрике в Поттендорфе, сам Адам Лист увяз в доборьянской грязи. Так, может быть, хоть сын?..

Адам Лист, казалось, снова вернулся к жизни. Он учил. Но до чего же странное это обучение: будто он просто помогает сыну вспоминать язык, который мальчик великолепно знал когда-то и лишь чуточку забыл. И нужно было только воскресить в его памяти это забытое.

Некоторое время Адам пытался сдерживать мальчика. Ведь это ненормально, когда ребёнок в восемь лет во сто раз быстрее осваивает то, что едва по плечу другим детям. Но потом отец вдруг замечает, что уже не он руководит мальчиком, а тот увлекает его за собой.

Мать более трезво смотрит на вещи. Ребёнок целыми днями сидит за роялем, перевозбуждён, плохо ест. Теперь родители ссорятся уже каждый день. Адам борется за свою мечту, Анна — за жизнь ребёнка. Однажды вечером мальчик потерял сознание. Так и нашла его мать — лежащим на полу, ничком.

Адам Лист быстро запряг лошадей я ночью привёз к ребёнку врача из Кишмартона. Это был старый человек. За шестьдесят лет, проведённых в «империи» Эстерхази, доктору часто доводилось видеть умирающих детей: сырые землянки, отсутствие лекарств, врачи, которых вызывают, когда они уже бессильны помочь, и множество знахарок. Доктор не стал скрывать своих опасений:

— У мальчика жар. А если начнётся ещё и лихорадка, не знаю — протянет ли он до завтра.

Лина закутала мальчика в самое тёплое одеяло, затем стала согревать горячими кирпичами стынущие ножки ребёнка и долго-долго потом молилась, стоя на коленях перед детской кроваткой. Приходили соседки — готовили обед, прибирали в доме. Три недели Анна ни днём ни ночью не отходила от больного ребёнка. Вытирала с его лба пот, через силу кормила, строго по часам давала прописанные врачом лекарства. А на четвертую маленький Фери встал с кроватки. И первые его шаги были к роялю. Учение продолжалось.

Мальчику только восемь лет, а он своей игрой уже повергает в замешательство не только отца, но и тех нескольких старых музыкантов, что остались при дворе Эстерхази. Ему показывают ноты, и он, едва взглянув на них, начинает играть. Играет без единой запинки. Затем закрывает потную тетрадь и исполняет эту же вещь ещё раз, уже по памяти. При виде такого чуда Адама Листа охватывает страх, какой испытывает человек, увидевший во сне, что он нашёл сокровище, и потом всё время боится потерять его.

Однажды управляющий имением господин Сентгали спросил Адама Листа:

— Где вы думаете обучать мальчика дальше? Скоро он уже перерастёт своего домашнего учителя.

— Этого я и сам не знаю, — задумчиво отвечал Лист-старший. — Учиться музыке можно только в одном месте — в Вене. А это стоит денег. Мало-мальски приличный учитель музыки берёт пять форинтов в час. Год учёбы — восемьсот форинтов. Плюс уроки французского и итальянского, плюс квартира, питание, ноты, книги. Да одного мальчика в дальний край и не отпустишь значит, нужен ещё и сопровождающий.

— И всё же, сколько всего понадобится денег?

Услышав, что нужно будет примерно полторы тысячи форинтов, Сентгали надолго задумывается.

— Надо бы сделать точный подсчёт. В письменном виде, — говорит он наконец. — Разумеется, самый скромный. В письме намекнуть на то, что Эстерхази во все времена поддерживали знаменитых музыкантов. Прошение должно быть лаконичным. А я положу письмо на стол его сиятельству.