Мария Склодовская-Кюри - Дмитрий Прокопец
В данное время я читаю: 1) физику Даниэля, 2) социологию Спенсера во французском переводе, 3) курс анатомии и физиологии Поля Бера в русском переводе.
Я читаю сразу несколько книг: последовательное изучение какого-нибудь одного предмета может утомить мой мозг, уже достаточно перегруженный. Когда я чувствую себя совершенно неспособной читать книгу плодотворно, я начинаю решать алгебраические и тригонометрические задачи, так как они не терпят невнимания и мобилизуют ум.
Бедняжка Броня пишет, что у нее какие-то затруднения с экзаменами, что она много работает, а состояние ее здоровья внушает опасение.
Каковы мои планы на будущее? Их нет, или, точнее, они есть, но до такой степени незатейливы и просты, что и говорить о них нет смысла: выпутаться из создавшегося положения, насколько я смогу, а если не смогу, то проститься со здешним миром — потеря невелика, а сожалеть обо мне будут так же недолго, как и о других людях.
В настоящее время никаких иных перспектив у меня нет. Кое-кто высказывает мысль, что, несмотря на все, мне надо переболеть той лихорадкой, которую зовут любовью. Но это совсем не входит в мои планы. Если когда-то у меня и были другие планы, то я их погребла, замкнула, запечатала и позабыла — тебе хорошо известно, что стены всегда оказываются крепче лбов, которые пытаются пробить их…»
А вот что напишет она через сорок лет:
«Литература меня интересовала в такой же степени, как социология и точные науки. Но за эти несколько лет работы, когда пыталась я определить свои действительные склонности, в конце концов я избрала математику и физику.
Мои самостоятельные занятия сопровождались многими досадными затруднениями. Образование, полученное мной в гимназии, оказалось крайне недостаточным — гораздо ниже знаний, требуемых во Франции для получения степени бакалавра. Я попыталась их восполнить из книг, взятых наудачу. Такой способ был малопродуктивен. Тем не менее я привыкла самостоятельно работать и накопила некоторый объем знаний, которые впоследствии мне пригодились…»
Весна. Из Варшавы возвращается Казимир Зоравский, старший сын семьи Зоравских. В родительском доме он встречает стройную светловолосую девушку. Это гувернантка сестры. Она прекрасно образованна, весела, умеет танцевать и грести, катается на коньках. А как прекрасно она читает стихи! А какая бесстрашная наездница!
Конечно, в нее нельзя не влюбиться. И Казимир влюбляется. Маня отвечает ему взаимностью. Как-то вечером юноша встречает в саду юную гувернантку, которая прогуливается со своей воспитанницей. Он решается на объяснение и предлагает девушке стать его женой. Милая гувернантка, покраснев, соглашается.
И молодые стали думать о венчании. Зоравские относились к гувернантке вполне благосклонно, правда, были недовольны тем, что она не любит выезды «в свет» и предпочитает свободное время проводить в одиночестве. В определенной степени хозяева даже привязались к высокой светловолосой девушке: Бронка видела в ней приятельницу и наперсницу, даже старший Зоравский временами прогуливался с девушкой по полям, беседуя на различные темы.
Поэтому Казимир был уверен в том, что родители благословят этот союз. Но каково же было его разочарование, когда они категорически запретили даже думать об этом браке! Отец разразился гневным монологом, мать едва не лишилась чувств.
Как он посмел думать о браке с девицей, у которой нет ни гроша, которая работает «в людях»! Она не из их круга, и Казимир должен выкинуть из головы мысли о ней и о свадьбе!
И Казимир послушно выкинул эти мысли из головы, не подумав о том, как же теперь вести себя Мане.
Конечно, для девушки лучшим выходом стал бы немедленный отъезд домой — это уберегло бы ее от болезненного удара по самолюбию, да и просто от многих вечеров отчаяния. Но сделать так она не может — ведь надо же отсылать деньги Броне в Париж. И Маня остается в Щуках. Она по-прежнему занимается с детьми, много читает. Да, ей запрещено видеться с Казимиром, да, хозяева теперь расположены к ней куда менее тепло. Хорошо хотя бы, что особого объяснения со старшими Зоравскими удалось избежать.
Он струсил
В семье Зоравских Маня проработала гувернанткой три года. Это было очень тяжелое для девушки время, и она сильно изменилась: замкнулась в себе, старалась меньше общаться с окружающими, даже с Бронкой перестала болтать по-приятельски. Мария проходит мимо старших Зоравских, опустив голову. Они — чужие. Они унизили ее. Они заставили Казимира предать…
Обманутая любовь, разрушившиеся надежды получить дома высшее образование и постоянная нехватка денег заставляют Маню забыть о собственной судьбе. Она беспокоится о каждом члене семьи, живет их радостями и горестями, общается с ними посредством все более обширных писем. Нет, она не жалуется на свою жизнь, она пытается дать совет, помочь найти выход. Ее желания вполне понятны и объяснимы: пусть не она сама, но хотя бы ее родные должны жить как можно лучше.
1886 год. Мария пишет отцу:
«Раз и навсегда пусть милый папа перестанет огорчаться тем, что не может помогать нам. Недопустимо, чтобы наш отец жертвовал ради нас еще чем-нибудь сверх того, что он уже дал нам. Мы получили хорошее воспитание, прекрасное образование и неплохой характер. Таким образом, пусть папа не унывает: мы не пропадем. С моей стороны я буду навек признательна своему горячо любимому отцу за то, что он сделал для меня, а сделал он неизмеримо много. Только одно меня огорчает — что мы не в состоянии ответить ему тем же. Мы можем лишь любить и почитать его, насколько это в человеческих силах…»
9 марта 1887 года. Письмо брату Юзефу:
«Мне думается, что, заняв несколько сот рублей, ты смог бы остаться в Варшаве, а не хоронить себя в провинции. Прежде всего, одно условие, милый братик, — не сердись, если я напишу в этом письме какую-нибудь глупость: вспомни наш уговор — я буду говорить тебе чистосердечно все, что думаю. Видишь ли, милый брат, в чем дело: все сходятся на том, что врачебная практика в каком-нибудь захудалом городишке помешает твоему дальнейшему культурному росту и не даст возможности заняться научными исследованиями. Похоронив себя в провинциальной дыре, ты похоронишь и свою будущность. Без хорошей аптеки, больницы и книг ты опустишься, несмотря на лучшие намерения. Если это случится, я буду страдать невыразимо, так как сама я потеряла всякую надежду стать кем-нибудь, и все мое честолюбие переключилось на тебя и на Броню. Пусть хоть вы двое направите свою жизнь согласно вашим стремлениям. Пусть дарования, несомненно присущие нашей семье, не пропадут зря, а проложат себе путь через кого-нибудь из вас. Чем сильнее горюю о себе самой, тем больше надеюсь на
