Виталий Вульф - Пленительные женщины. Одри Хепберн, Элизабет Тейлор, Мэрлин Монро, Мадонна и другие

Из Греции Айседора вернулась в Вену в сопровождении хора мальчиков — их присутствие на сцене должно было знаменовать возвращение к традициям древнегреческого хора. Однако скоро мальчиков пришлось вернуть на родину: в Вене они так быстро повзрослели (во всех смыслах этого слова), что оставлять их дальше становилось просто опасным. Устав от хлопот с мальчиками, Айседора через некоторое время основала в Грюневальде под Берлином танцевальную школу, куда брала исключительно девочек.

От греческой культуры Айседора перешла к изучению немецкой философии: она всерьез собиралась переложить труды Шопенгауэра на язык танца, под влиянием Ницше написала книгу «Танец будущего», а увлечение Вагнером в конце концов привело ее в Байрейт, в театр Вагнера, где она по просьбе вдовы композитора Козимы Вагнер репетировала танцевальную партию для выступления в опере «Тангейзер». Правда, снова не обошлось без происшествий: сначала в нее влюбился искусствовед Генрик Тоде (кстати, женатый), который часами простаивал под ее окнами. А перед самым спектаклем разразился скандал: очень короткая прозрачная туника, в которой собиралась выступить Айседора, привела в смятение фрау Вагнер и остальных участников оперы. Козима даже прислала Айседоре длинную рубашку, в которой той следовало танцевать, но Айседора отказалась: «Запомните, через некоторое время все ваши вакханки станут одеваться, как я сейчас!» Она оказалась права: уже через несколько лет «босоножки» в полупрозрачных туниках (а то и вовсе без них) заполонили сцены по обе стороны Атлантики, неся в массы идеи Айседоры, — правда, по утверждению самой Дункан, потеряв при этом не только дух ее танца, но и свою совесть. Сама Айседора тоже со временем стала танцевать обнаженной — но в ее танце, как она утверждала, царил не дух эротики, а гимн естественной красоте тела, в нем был не призыв к похоти, а отражение грядущей свободы духа и плоти. Сама Дункан писала: «Если мое искусство символично, то символ этот — только один: свобода женщины и эмансипация ее от закосневших условностей, которые лежат в основе пуританства».

А в жизнь Айседоры вошла новая любовь. Хотя вошла — это слишком мягко сказано: однажды декабрьским вечером после спектакля к ней в гримерку буквально ворвался молодой темноволосый мужчина, который с порога закричал на Айседору: «Вы! Вы поразительны, вы необыкновенны! Вы украли мои идеи! Вы украли мои декорации!» Айседора пыталась объяснить, что ее задник — неизменный голубой занавес — она придумала сама еще в ранней юности, но мужчина уже ушел. Айседоре объяснили: это был знаменитый английский актер Гордон Крэг, сын великой актрисы Элен Терри.

Правда, в последнее время он уже не играет на сцене, а пробует себя как художник, режиссер и сценограф, делает совершенно невообразимые декорации и бредит реформой театра. Айседора немедленно почувствовала, что с этим человеком ее связывает гораздо большее, чем одна случайная встреча, — и она оказалась права.

Уже через несколько дней они встретились снова — случайно столкнувшись на улице, они много часов бродили по Берлину, пока не оказались в студии Крэга. Едва за ними закрылась дверь, они бросились друг другу в объятия. Гордон все время повторял: «Ты — моя сестра!», и это не было простыми словами: уже в тот первый вечер они поняли, что связавшая их воедино любовь — лишь проявление той общности, того родства душ, которое бывает, кажется, лишь у близнецов. Айседора писала об этом: «Мы горели одним огнем, как два слившихся языка пламени. Наконец я нашла своего друга, свою любовь, себя самое! Но нас было не двое, мы сливались в одно целое. Это было не соединение мужчины с женщиной, а встреча двух душ-близнецов».

Они любили друг друга две недели, прерываясь лишь на сон и скудную трапезу. Все это время полиция была уверена, что речь идет о похищении с целью выкупа, мать Айседоры и ее импресарио безуспешно прочесывали город в поисках пропавшей танцовщицы. В конце концов они дали объявление в газету: «Госпожа Дункан из-за приступа тонзиллита временно отменяет свои выступления».

Когда Айседора наконец вышла из своего любовного плена, Берлин был уже полон слухов и сплетен о ее загадочном тонзиллите и методах его лечения: как ни странно, слухи были близки к истине, хотя оказались — редкий случай — гораздо бледнее правды. Газеты не стесняясь обвиняли Айседору в неподобающем поведении, а берлинские дамы — патронессы основанной Айседорой детской танцевальной школы — составили недвусмысленное послание, в котором заявляли, что мисс Дункан имеет весьма слабые представления о морали, в связи с чем они отказываются иметь с ней дело. Под посланием стояла и подпись сестры Айседоры — Элизабет. Она, как и их мать, весьма не одобряла и поведение Айседоры, и ее выбор: Крэг славился на всю Европу не только своим талантом и революционными идеями, но и любовными похождениями — несколько лет назад он бросил жену с четырьмя детьми ради любовницы, а потом оставил и любовницу ради другой! Но Айседора не обращала на злые языки никакого внимания. Для нее любить было так же естественно, как дышать, и желание любви было почти таким же сильным, как желание танцевать. В Гордоне Крэге Айседора нашла, казалось, все, что ей было нужно: красоту, перед которой она преклонялась, ум, который она ценила, огромный талант, которым она восхищалась, и главное — понимание и трепет перед ее собственным талантом. Они с упоением обсуждали их общее будущее, и смелые планы реформирования старого искусства сочетались в их беседах с проектами совместных спектаклей, а обсуждение программы ее гастролей — с его мечтами о выставках и декорациях к новым спектаклям. Правда, пока Крэгу не спешили предлагать работу — как не считающийся с авторитетами скандалист он был известен не меньше, чем талантливый актер и режиссер, так что с деньгами у него было туго. Айседора взяла его в свою труппу администратором и от большой любви закрывала глаза на то, что Крэг практически не занимается делами, а лишь пишет или рисует — ведь рисовал он ее, и его стихи были о ней. Они объездили пол-Европы, и везде ее принимали с восторгом, а его — лишь с интересом. Айседора, свято уверенная в гениальности Крэга, рекомендовала его режиссерам и антрепренерам, помогла в организации выставок его рисунков, а в один прекрасный момент объявила ему, что ждет ребенка. Правда, его реакция была не такой, как ожидала счастливая Айседора: у него уже было восемь детей, и радости отцовства давно ему надоели. А подумала ли она, что будет с ее фигурой, с ее карьерой?

Айседора подумала. Ей были нужны деньги — для школы, для семьи, для самого Гордона. Она танцевала, пока могла — гастроли в России, Германии, Англии, — а 24 сентября 1906 года у нее родилась дочь, которую назвали ирландским именем Дейдре, что в переводе означает «печаль».