Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев
Е. Эрдман пишет, что если вспомнить о жизненном пути Паткуля, то вызовет удивление, как бездумно растрачивал он в юности свои задатки и таланты на всякие недостойные его умственного уровня судебные тяжбы, мелочные ссоры и постыдные потасовки. Немецкий биограф полагает, что Паткуль мог бы достичь невиданных высот в своей жизненной карьере, будь он более целеустремлён в самом начале своего пути. Возможно, что так оно и есть, и Эрдман прав в своём предположении. Но тогда Паткуль не был бы той колоритной исторической фигурой, тем неистовым лифляндцем, который поставил перед собой почти нереальную задачу, трагически склонив под её тяжестью свою голову на плахе, но до конца оставшись верным своему долгу и призванию.
Сохранился портрет Паткуля, относящийся к этому времени. Он сделан примерно в 1692 году на обратной стороне игральной карты и изображает голову Паткуля. На нас смотрит одухотворённое, мужественное, но бледное воодушевлённое лицо ещё молодого мужчины (Паткулю в это время было 32 года). Ярко выраженный подбородок, прямой узкий нос, голубые строгие и пытливые глаза, покрытые тёмно-русыми густыми бровями, и небольшие тонкие усики придают всему облику барона неподражаемую дерзость и привлекательность.
Тот самый портрет.
Паткуль неуклонно шёл к банкротству: ни заложенные имения, ни доходы с Кегельна – ничто не могло покрыть его долгов, выросших вместе с унаследованными от отца долгами до рекордной суммы в 18 тысяч риксдалеров. В роли спасителя выступил Йохан Даниэль Ройтер, любекский купец, обогатившийся на торговле лифляндским зерном, а потом и сам занявшийся сельским хозяйством. Всем был известен его особняк на рижской улице Маршталльштрассе с фронтоном, украшенным именным шифром, – особняк, простоявший до времён первой мировой войны. Ройтер по рекомендации губернатора Хастфера в 1691 году за особые заслуги перед шведской короной получил дворянство, и был самым могущественным магнатом в Прибалтике. Карл XI, которому высшее дворянство присвоило кличку «крестьянского короля», чтобы ослабить оппозицию из числа лифляндского рыцарства, избрал политику «облагораживания» прошведски настроенных патрициев Лифляндии, чтобы найти в них твёрдую опору в будущем.
Большой любовью у баронов «торгаш» Ройтер не пользовался, но деньги у него одалживали, а он им не отказывал. И это было главное, что в нём притягивало. Уже в 1684 году Паткуль заложил Ройтеру Кегельн за 5 тысяч риксдалеров. Когда Паткуль находился в Стокгольме по делу опекунства, Ройтер прекратил выплату ему денег, сославшись на то, что ввиду предстоящей редукции Паткуль вряд ли имел право закладывать своё имение. Процентщик рекомендовал барону заручиться именным королевским подтверждением на залог. Трудно сказать, как Паткулю удалось получить от короля разрешение на залог имения, но известно только, что деньги от Ройтера скоро стали поступать снова.
Таков был Паткуль, умевший добиваться своих целей и способный находить поддержку у сильных мира, когда было нужно. Кроме упрямства и упорства в достижении поставленных целей, надо было обладать каким-то неотразимым магнетизмом и обаянием, способным внушать доверие. Судя по всему, Паткуль в совершенстве владел способностями располагать к себе людей и добиваться от них того, что ему было нужно.
Брат Карл время от времени напоминал о себе требованиями ускорить выплату положенной ему компенсации, и Паткуль был вынужден снова и снова обращаться к Ройтеру за деньгами. В 1686 году его долг перед купцом достиг 10 тысяч риксдалеров, а Карл не получил и половины того, что полагалось ему по мировому соглашению. В воздухе постоянно носились слухи о скорой редукции, и Ройтер решил больше не рисковать, прекратив давать Йоханну Рейнхольду деньги в долг. Отсутствие возможности продолжать выплату Карлу денег лишь увеличило и без того глубокую пропасть, разделившую братьев. Ссылку Йохана Рейнхольда на предстоящую редукцию Карл воспринимал как «лапшу на уши». К тому же у Карла сгорело от пожара именье, и он настойчиво требовал денег. С большим трудом Йохан Рейнхольд уговорил Ройтера одолжить ему 2 тысячи риксдалеров, чтобы откупиться от брата.
Настало время серьёзно подумать о хлебе насущном. Вспомнив о своём юридическом образовании, Паткуль подал прошение на занятие места асессора в Дорптском суде. Суд решил, однако, дать ему более высокую должность и запросил на этот счёт королевскую санкцию. Пока шло время, Паткуль передумал идти по юридической линии. Он решил следовать традиции своего рода и поступил в армию. Благодаря активной поддержке Хастфера, он получил чин капитана в эстонском пехотном полку (впоследствии полк имени Хастфера). Обстоятельства сближения Паткуля с генерал-губернатором остаются за скобками истории, не исключено, что Паткуль где-то и когда-то произвёл на Хастфера благоприятное впечатление. Возможно, за него замолвил словечко влиятельный Ройтер, который, кстати, опять снабдил молодого капитана деньгами на обзаведение обмундирования и другого офицерского «хозяйства». И Паткуль переезжает в Ригу – город с надменными чиновниками и купцами-толстосумами, который он не любил и никогда не полюбит.
В 1688 году скончался отчим Хайнрих Мюллер, оставшийся должным пасынку 4,5 тысячи риксдалеров. Наличных средств у родственников Мюллера не оказалось, и опекунский совет предложил Йохану Рейнхольду в счёт этого долга получить родовое имение умершего в Линдене. Паткуль, несмотря на стеснённое финансовое положение, «из должного уважения» к матери передаёт Линденхоф в её пожизненное владение, одновременно отказываясь от получения процентов с долга Мюллера. «Это был, несомненно, красивый жест со стороны обычно жадного до денег человека», – замечает Х. Хорнборг в своей биографии Паткуля.
Итак, Йохан Рейнхард Паткуль, самый молодой капитан шведской армии в Лифляндии, начинает свою новую жизнь в Риге. Читатель уже заранее предвкушает новые трудности для героя и на армейском поприще, и не ошибётся: спокойная жизнь не по нему. Там, где Паткуль, вспыхивают страсти, воздух наполняется шумом бури, запахами грозы и раскатами грома. Соблюдать дисциплину, уважать начальство, подчиняться ему – разве можно такое представить у вновь испечённого офицера? Крут по отношению к подчинённым, полон иронии и сознания превосходства по отношению к равным по званию и к начальству – вот модель его поведения в армии. Из русской истории мы знаем, что высокомерие, надменность всегда были отличительными чертами прибалтийских немцев, но теперь мы знаем, что эти черты проявлялись не только по отношению к представителям «лапотной» России. Конфликты с окружением начались у Паткуля с первых же дней службы, но о них мы поговорим потом, а пока обратимся к более приятным вещам – любви, не такой уж частой гостье в доме Паткуля.
В Риге Йохан Рейнхольд стал снимать квартиру в доме королевского рентмейстера Конрада Лангхара, которого незадолго до этого возвели в дворянство и присвоили фамилию фон Линденштерн. Он пользовался у Линденштернов полным пансионом и благосклонностью старшей дочери Гертруды[14]. Ничто человеческое капитану шведской армии было не чуждо, и он отчаянно влюбился в Гертруду и, возможно, женился бы на ней, если бы иначе сложились обстоятельства. Гертруда Линденштерн отличалась сильным ровным характером и большой привязанностью и верностью по отношению к Паткулю. Чтобы спасти любимого от угрожавшей ему опасности, она, не задумываясь, шла на риск. Когда он в 1694 году отъехал по делам в Стокгольм, то она часто писала ему нежные письма, на которые Паткуль в самых нежных тонах отвечал ей.
В Риге ползли слухи, что тёплые чувства к Гертруде испытывал ещё один мужчина, носивший фамилию… Хастфер. Да-да, воздыхателем юной рентмейстерской дочки был не кто иной, как сам генерал-губернатор Лифляндии. Это ещё одна ниточка, странно связавшая барона Паткуля с человеком, сыгравшим в его судьбе не последнюю роль.
Якоб Йохан Хастфер (1647—1695), губернатор Лифляндии с 1687 по 1695 год.
Согласно более поздним слухам, Гертруда фон Линденштерн генерал-губернатору предпочла капитана – отсюда та неприязнь, которая возникла потом между обоими влюблёнными. О превратностях этого любовного треугольника известно очень мало. Последнее прямое упоминание об этом мы находим уже после смерти Паткуля, в воспоминаниях шведского пастора Хагена, причастившего его накануне казни. Затронув в разговоре имя Хастфера, Паткуль якобы сказал Хагену: «Поскольку мы с ним разошлись из-за одной особы женского пола, которую оба любили, то он начал меня с того же часа преследовать и стал самым ярым моим врагом в лифляндском
