Егор Лосев - Резервисты

На следующий день у боевиков, по Мишаниному выражению, начались «критические дни». Весь день на нас сыпались мины и РСы. Пока обходилось без жертв, только несколько человек контузило разрывами. Артиллерия и вертолеты старались не давать нас в обиду, но нам немного досталось. Связистам посносило все антенны, связь работала с перебоями. Продырявило баки с водой. Мы сидели в бункере, играли в карты, в нарды или просто трепались, прислушиваясь к разрывам. Киса спел нам новую песню, вычитанную в какой-то книжке:

Мы прыгаем ночью с гремящих небесВ пустыню, на джунгли, на скалы, на лес.Ножи, автоматы и боезапас —Завис над землею советский спецназ.

Жуем не резинку, а пластик взрывчатки,Деремся на равных один против трех.В снегу без палатки — и в полном порядке,А выстрелить лучше не сможет и Бог…

Глядя на его карикатурную еврейскую морду, трудно было представить себе советский спецназ, если бы не обстановка казармы и не эхо взрывов наверху, мы бы его, наверное, засмеяли…

Вместе с нами сидел сапер Рахамим. Его боевой пес Тоби, зверская помесь овчарки, волкодава и десятка других свирепых пород, дрых в углу. Рахамим с интересом прислушивался к незнакомым словам, шевеля губами.

Скажите про это «зеленым беретам»,Пусть знают они, с кем им дело иметьВ ледовом просторе, в лесу или в поле,Везде, где со смертью встречается смерть.

При звуках последнего аккорда Тоби задрал хвост и шумно испортил воздух. Мишаня мрачно покосился на обоих.

Рахамим обрадовался:

— Когда пес пердит, он приносит счастье!

Мишаня заломил бровь и уставился на спящего «носителя счастья». Тот, невозмутимо скребанул лапой ухо, и выдал на «бис».

После двух контузий Мишаня вообще стал мало разговорчивым, предпочитая слову, дело.

Он поднялся, взял пса за все четыре лапы, так охотники носят подстреленную дичь, вынес удивленно завертевшего башкой пса в коридор, сгрузил его у стены и вернулся, затворив дверь.

— Так и надо, — одобрил Киса, — пускай лучше научиться обед с кухни носить, или на худой конец газету по утрам.

К ночи весь этот дурдом прекратился. Снова потянулись одинаковые дни, наряды, караулы. Несколько недель стояло затишье. Мы не вылезали за стены укреплений. Видимо командование решило сменить тактику. Офицеры ругались между собой, говорили что мы утрачиваем инициативу.

А однажды утром, два взвода подняли по тревоге и двинули на БТР-ах в район N. Сказали, что нужно помочь спецназу.

Через некоторое время мы спешились и стали скрытно, чуть ли не ползком, продвигаться вперед. Скоро подобрались к холму. На пологом склоне росла оливковая роща; офицеры объяснили нам, что в глубине спецназовцы обложили какой-то дом, но пока ничего не предпринимали. Нам приказали занять позиции у края рощи, образовать внешнее кольцо окружения, замаскироваться и ждать. Все это, на тот случай, если снаружи кто-то захочет вмешаться. Когда мы поднялись на склон, из кучи листьев в двух метрах от нашего летехи неслышно поднялся снайпер в комбинезоне из маскировочной сетки и поманил его пальцем. Галь сначала шарахнулся от него, но потом, придав себе начальственный вид, вразвалочку подошел. Снайпер достал карту и, нашептав ему на ухо кучу ценных указаний, потыкав пальцем в карту, так же бесшумно растворился среди деревьев. Мы залегли, зарывшись в листья и репейник.

Высоко в небе кружил маленький беспилотный самолет-разведчик. Я представил себе, как сейчас операторы пялятся на нас в телевизор, курят, пьют кофе, шутят. И, наверное, если у нас будет идти бой и нам придется умирать у них на глазах, они будут так же смотреть, курить, пить кофе. В голове закрутились слова вчерашней песни:

Пусть даже команду отдали в азарте,Сильней дипломатии ядерный страх.А мы острие синей стрелки на карте,Что нарисовали в далеких штабах…

Мы первые жертвы допущенной спешкиИ задним числом перемены ролей.В военной стратегии мы — только пешки,Хотя и умеем взрывать королей!

И у генералов бывают помарки:Вдруг синюю стрелку резинкой сотрут…Но мы уже прыгнули, жизни на карте,А сданные карты назад не берут.

Успокаивало то, что здесь карты брали назад всегда и любой ценой. Неважно, какие карты: сданные или… битые. На тела и останки солдат менялись сотни живых террористов, только чтобы пацаны вернулись домой.

Сзади послышалось шуршание, и к нам вышел солдат, ведя на поводке огромную желтую псину с темной мордой. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что эта собака не занимается поисками наркотиков. Ростом с теленка пес величаво шел рядом со спецназовцем, под шкурой перекатывались мощные мышцы, а черная морда была серьезна и сосредоточена. И человек и пес легли рядом с Габассо. — Не помешаю? — прошептал ему собаковод.

— Нисколько! — ответил Габассо, обменявшись с псом выразительными взглядами.

Повернувшись ко мне, он прошептал на своём ломанном русском: «Смотри, какой большой собака. У него, как это вы говорите… а вспомнил, — «хлеборезка» как у крокодил, мой голова легко влезет!». От смеха я катался по траве, зажимая рот так, что даже пес с опаской подвинулся. Попытка перевести это собаководу успехом не увенчалась, на иврите это не звучало (Не знают местные, что такое хлеборезка), так что, он меня, к сожалению, не понял.

Прошло еще часа полтора, весеннее солнышко жгло нам спины. Мишаня рассказал, что наш новый радист Йоси даже спит с улыбкой в пол морды, он специально ночью проверил.

Наконец что-то начало происходить. Галь напрягся и прижал к уху наушник, то же самое сделал собаковод. Потом он достал бинокль и забубнил в гарнитуру рации, осматривая склон.

Вдруг мы все заметили маленькую фигурку, возникшую на склоне в пятистах метрах от нас. Боевик появился как будто из-под земли (потом выяснилось, что так оно и было, там оказался подземный ход). Он бежал вниз по склону, пригибаясь и прячась за валунами. Команды открыть огонь мы не получили, Мишаня со своим винтарем слился в одну линию. «Ну!», — хрипел он, — «Ну!». Но команды не было.