Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Близкое и доверенное лицо Государя, генерал Бенкендорф, в 1826 году подало ему записку, написанную туманным и высоким стилем, в которой, в весьма запутанной фразеологии, доказывалась необходимость учредить особую политическую полицию. Граф Бенкендорф, между прочим, писал следующее: «Событие 14 декабря 1825 г. и ужасные заговоры, которые в течение десяти лет подготовляли этот взрыв, достаточно доказывают как ничтожность имперской полиции, так и неизбежную необходимость организации таковой. Для того чтобы полиция была хороша и охватывала всё пространство империи, она должна иметь один известный центр и разветвления, проникающие во все пункты; нужно, чтобы её боялись и уважали за моральные качества её начальника. Он должен называться министром полиции и инспектором жандармов. Только этот титул даст ему расположение всех честных людей, которые хотели бы предупредить правительство о некоторых заговорах или сообщить ему интересные новости…»[44]

Я позволю себе прервать на этом месте начало докладной записки графа Бенкендорфа, невольно вызывающей ныне улыбку своей «маниловщиной», только для того, чтобы остановить внимание моего читателя на двух пунктах. Во-первых, ко времени подачи этой записи, т. е. к январю 1826 года, в императорской России не существовало организованной в государственном масштабе политической полиции и, во-вторых, граф Бенкендорф наивно предполагал, что новый министр создаваемой им политической полиции и сама полиция должны будут пользоваться расположением и услугами «честных людей», которые будут предупреждать о заговорах. Граф Бенкендорф не допускал мысли, что гораздо правильнее и удобнее добывать нужные сведения за деньги, путём подкупа людей, так или иначе близких к «заговорщикам», и что «честные люди», о которых он упоминает, или благонамеренные граждане, при всей своей честности и благонамеренности, как раз обычно о «заговорах» не знают.

В дальнейшем, когда записка Бенкендорфа о создании политической полиции в виде Отдельного корпуса жандармов получила одобрение Императора Николая I и эта полиция стала функционировать по пути, намеченному её автором, на практике и получилось, что эта полиция ничего не знала о затеваемых и подготовляемых «заговорах», ибо «честные люди» об этих заговорах ничего не знали, а жандармская полиция безнадёжно ожидала от них какой-то помощи и содействия.

В конце своей записки граф Бенкендорф высказывается ещё более определённо против подкупа и приобретения за деньги шпионов и особенно подчёркивает то, что успех дела зависит от «моральной силы» чинов полиции. Граф Бенкендорф был уверен, что «чины, ордена, благодарность поощряют офицера больше, чем денежные суммы поощряют людей, секретно используемых, которые часто играют двойную роль: шпионят для и против правительства. Эта полиция должна употреблять все свои усилия, чтобы завоевать моральную силу, которая в каждом деле есть главная гарантия успеха…».

Я намеренно воспроизвёл в точности все главные положения записки графа Бенкендорфа, чтобы показать моему читателю, как тогдашняя правительственная власть в России была озабочена «моралью» и как её важнейшие начинания были основаны на идеологических, «высоких» по своей чистоте, принципах. Даже в таком деле, как добывание секретных сведений, которые во всём мире во все времена добывались без особой морали, а просто подкупом тех, которые в записке Бенкендорфа названы «заговорщиками», российская правительственная власть делает ставку на «честных людей», которые будто бы «придут сами и всё скажут!»[45].

Наивно, скажет современный читатель. Да, несомненно, очень наивные основы были заложены при создании политической полиции в императорской России. Но в то же время наличие их противоречит и той довольно распространённой, особенно среди иностранцев, легенде об этих основах, которую небезызвестный Б. Локкарт формулирует так: «…я не воображаю, будто постиг тёмные основы царской полиции, но не верю ни в её толковость, ни в её честность. Пресловутая «охрана», о которой столько распространялись политические фельетонисты, представляет собою миф. В действительности в ней руководящую роль играли тупицы и продувные жулики, причём первые были несомненно в большинстве…»[46]

Императору Николаю I и его правительству было, конечно, известно, что многое в империи надлежит упорядочить, узаконить и двинуть вперёд по пути хотя и медленного, но необходимого прогресса. Крепостная зависимость крестьян, угнетение сильными и власть имущими слабых и бесправных, несовершенство суда и другие неустройства быта создавали недовольство и ропот, внешне прикрываемый фасадом сильной государственной власти. Отголоски этого недовольства и приглушённого ропота доходили случайно до монарха, и в мерах, предложенных Бенкендорфом, власть усмотрела возможность усилить «карающую руку», в целях — приостановить или, по крайней мере, уменьшить злоупотребления.

Эта «карающая рука», олицетворённая в новом Отдельном корпусе жандармов, была создана в то время, когда в императорской России всё «доброе», «патриотическое» и «надёжное» объединялось с «военными», и потому Корпус получил военную организацию. Эта черта заключала в себе и силу и слабость, и вот почему. Ко времени революции 1917 года Отдельный корпус жандармов, сильно реформированный и приспособленный к требованиям времени, включал только 1000 офицеров и 10.000 унтер-офицеров[47]. Это на территории, занимавшей ⅙ часть света! Предоставляю читателю судить самому, как эта новая осведомительная и карающая власть могла функционировать. Она и функционировала больше на бумаге, чем на деле.

При возникновении Отдельного корпуса жандармов его стали заполнять теми офицерами, которые были известны высшему начальству своими способностями, высокой моралью и отличной службой. Кроме того, они должны были непременно происходить из семей потомственных дворян; это условие в глазах правительства как бы гарантировало их «наследственную преданность престолу».

Специальная и очень красивая форма синего цвета и содержание, по крайней мере, вдвое большее, чем у обыкновенного строевого офицера, являлись прерогативами этой службы. Общество вообще не любит тех, кто его охраняет. «Синие мундиры» Отдельного корпуса жандармов стали скоро в императорской России предметом затаённого опасения населения, а среди постоянно фрондирующей знати синонимом «нежелательного гостя», от которого надо держаться подальше и, во всяком случае, в «свой круг» не принимать без крайней надобности.