Слезы пустыни - Башир Халима

Позже, ночью, отец посадил меня к себе на колени. Он пристально смотрел в огонь, в глазах его была тревога.

— Твоя бабушка, Ратиби… Ты знаешь, она верит в некоторые глупости. Некоторые из них ошибочны, даже опасны, но разве кто-нибудь посмеет сказать ей об этом? Конечно, нет. Она никого не послушает и никогда своего мнения не изменит.

Я сказала отцу, что нам в деревне нужен доктор, настоящий, как в этих огромных больницах. Не то бабушка в конце концов кого-нибудь уморит. Отец рассмеялся: он даже не знает, в чем деревня нуждается больше, чем в докторе. Это было бы настоящим благословением. На следующий день я рассказала бабуле о наших с отцом помыслах.

— Какая чепуха! — фыркнула она. — Доктор! На что нам доктор? Какая польза от людей, которые учатся по книгам? Я и сама могу вылечить большинство болезней, а уж при помощи факиров…

Прошло три месяца, прежде чем мама поправилась настолько, чтобы вернуться домой. Но даже и тогда ей пришлось отдыхать в своей хижине. Из-за поврежденных легких ей не позволяли приближаться к открытому чадящему огню. В то время я училась готовить кисра — плоские лепешки из сорго, которые мы все любили. У бабули они никогда не получались, а мама была слишком больна. Хорошие кисра должны быть легкими и тонкими, как хрустящие вафельки. Секрет кроется в трех вещах: сделать правильную смесь, дать ей немного побродить перед жаркой и правильно обращаться с гарагарибой — особым тонким шпателем для приготовления кисра.

Гарагарибу делают из сердцевины листа финиковой пальмы. Как только жидкое тесто выливают на горячий металлический противень, его распределяют по нему круговыми движениями с помощью шпателя. Хорошую гарагарибу можно использовать в течение многих месяцев, и она не высохнет и не станет расщепляться, если оставлять ее в миске с тестом, чтобы сохраняла влажность. Я добавляла чашку жидкого теста к следующей партии в качестве сбраживающей культуры. Это именно то, что придает кисра кисловатый, ферментированный аромат.

Примерно через шесть месяцев после инцидента с бензином мама опять забеременела. В день, когда родился мой второй брат, в мир вошла крошечная версия бабули. Он явился на свет, суча ножками, вопя и требуя всеобщего внимания. Бабуля, должно быть, почувствовала, что больше не одинока в этом мире, поскольку мгновенно сделалась неразлучна со своим сердитым, воинственным внуком. С нежным Мохаммедом она, по сути, никогда не ладила, но теперь у нее появился задиристый маленький внук-загава: было с кем идти на войну.

В соответствии с нашей традицией, отец назвал второго сына одним из своих фамильных имен — Омером. В день имянаречения младенца бабуля страшно гордилась крошечным внуком-воином. Светясь от счастья, она держала на руках маленький сверток драчливой энергии. К середине дневных церемоний явился не кто иной, как отставленный бабушкин муж. Тем не менее ничто, казалось, не могло испортить ей настроение. Вскоре они уже болтали и смеялись, словно друзья, встретившиеся после давней разлуки.

— Экая ты горячая женщина, — заметил дедушка с исполненной любви улыбкой. — Какая другая могла бы так сбежать и украсть моих детей?!

Бабуля окрысилась:

— Вот и не забывай об этом! Предупреждаю: только попробуй снова рассердить меня, я тебе такой ад устрою!

Дедушка повернулся к моему отцу:

— Как ты можешь жить в одном доме с этой скандальной женщиной, этой моей свирепой беглой женой?

Отец пожал плечами:

— Ну, у нее есть свое место, и у нас есть наше. Нас это устраивает, правда же, абу?

Бабуля счастливо улыбнулась и пощекотала маленького Омера. Отец ей по-настоящему нравился, несмотря на все их разногласия из-за воспитания детей. Он дал ей дом и уважение и никогда открыто не перечил. Всякий раз, когда она делала что-то действительно из ряда вон выходящее, отец обычно первым вставал на ее защиту. Она — старшая в семье, и мы должны уважать ее, утверждал он. Даже если она неправа, нам следует смириться.

Я могла смириться с большинством вещей, но сейчас я серьезно переживала из-за новообретенной любви бабули к дедушке. Я с изумлением наблюдала, как она, качая на коленях маленького Омера, скармливает дедушке лучшие кусочки с праздничного стола. Они словно стали близки, а бабуля была… что ж, она была бабушкой, слишком старой для таких штучек.

Придя вечером к маме, я плюхнулась рядом с ней.

— Что вытворяет бабуля? Я имею в виду… Ты видела ее и дедушку?

Мама улыбнулась:

— А что такого, Ратиби? Они просто снова стали друзьями, вот и всё.

— Но почему?.. Я хочу сказать, они разведены, или женаты, или снова влюбились, или что?

Мама рассмеялась:

— Я не знаю. И ты, вообще говоря, не должна спрашивать… Мне известно только то, что никто никогда не мог ее приручить. Это ведь бабуля: она всегда поступает по-своему.

Дедушка уже не в первый раз навещал нас, объяснила мама. С момента его неожиданного появления в день церемонии моего имянаречения он возвращался каждый год, но я была слишком мала, чтобы это помнить. Он словно восхищался бабушкой, словно гордился такой непослушной женушкой, отвергающей традиции. И они определенно начинали сближаться снова.

Дедушка не остался надолго, и после его отъезда я с облегчением стала замечать, как все возвращается к норме. По крайней мере настолько, насколько возможно, учитывая присутствие Омера. Крепкий маленький драчун был реинкарнацией бабули; он уже превратился в ее вылитую копию. Он должен был вырасти высоким и сильным, как она, и идеально сложенным для битвы. Конечно, бабуля считала Омера совершенством, несмотря на то что он начал создавать проблемы соседским ребятишкам чуть ли не раньше, чем научился ходить.

— Ах, ладно вам, ведь это… это мужчина! — объявляла бабуля всякий раз, когда он возвращался, выполнив свою задачу — довести мальчишек до слез.

Омер был полной противоположностью Мохаммеду, который любил обниматься. Когда мама подзывала младшего сына, чтобы приласкать, он отказываться подойти. Когда у Мо водились сласти, он всегда делился ими, но Омер всё придерживал для себя. И если Мохаммед сразу отдавал бабуле на хранение деньги, полученные от отца, то Омер свои приберегал. Иногда их у него накапливалось столько, что мама брала немного в долг, который отдавала, когда отец возвращался домой.

Я предпочитала, чтобы бабуля хранила у себя мои карманные деньги. Все лучше, чем посеять их во время игры сквозь дыру в платье. Но я внимательно следила за этим. Время от времени я спрашивала бабулю: «Сколько у меня сейчас?» Она сердито зыркала на нас, перед тем как удалиться в свою хижину. Мы все знали, что она там делает: проверяет тайник. Она хранила свои ценности в ямке у центрального столба хижины — и там же прятала наши капиталы.

Бабуля говорила, что, когда мы накопим достаточно, нужно будет купить золото. Она называла золото тибри — казна. Тибри надлежало дорожить.

— Продавай что угодно, но не свое золото, — наставляла она нас. — Если золото уйдет, оно никогда не вернется.

Как только Омер достаточно подрос, он получил крошечный деревянный меч, который носил на привязи на талии, и маленький деревянный кинжал, прикрепленный к спине. Этот мальчик был готов сражаться с кем угодно, независимо от возраста или роста противника. Ссорясь с Мохаммедом, Омер набрасывался на него с мечом. Он набрасывался даже на меня, хотя я была намного старше. Остальное время он проводил лазая по крышам хижин, карабкаясь по деревьям, убегая с нашего двора, теряясь и чиня всяческие неприятности.

Мо всегда был добр ко мне, но Омера, пожалуй, я любила больше. Всякий раз, когда на меня нападала охота к приключениям в лесу или хотелось полазать по деревьям, он никогда не отказывался составить компанию. К тому же Омер был единственным, на кого я могла положиться, когда мне приходилось туго. Он был моим маленьким защитником.

Не только я ценила боевой дух Омера. Отправляясь на деревенский базар продавать кур или коз, бабуля неизменно брала его с собой. С самого раннего возраста Мо начал следовать примеру Омера, поэтому всегда увязывался за ним. Если бабуля вступала в спор или потасовку, Омер сражался наравне с ней, но Мо мчался домой.