Александр Кошкин - Штурмовик

И вот один такой очень расслабленный техник вдруг встает посреди отсека и говорит, что ему сильно душно стало, поэтому надо срочно открыть грузовой люк и проветрить помещение.

Причем здоровый такой техник попался — пока он к люку шел, его многие остановить пытались, но он справлялся, пока Витя Пидорино (это, между прочим, его настоящая фамилия, хохол он) не вломил ему с обеих рук по башке. Потом техник до самой посадки спал в носовой части, подальше от люка, типа, проветривался, а когда очухался, уверял, что ничего не помнит.

Может, и так — от недостатка кислорода запросто мозги выключаются.

Сели мы в Баграме, поднялась рампа, и такой горячий воздух в отсек пошел, что всем сразу стало ясно — наша северная родина далеко, а южный враг рядом.

Очень меня поразил вид аэродрома: суета такая, как в кино. В пыльном горячем воздухе самолеты роятся, как мухи, за взлетной полосой всякая военная техника шныряет туда-сюда, причем, кроме привычных БТР и БМП, какие-то необычные машины проезжают, а, главное, все вокруг, даже люди, какого-то странного желто-коричневого цвета.

И вот встретили нас местные штурмовики, в тот же день сделали взлет-посадку, назавтра они улетели, а я уже получил первое боевое задание — уничтожить небольшую крепость в Черных горах. Согласно данным разведки, в этой крепости у душманов склад оружия был и еще нечто вроде гостиницы, т. е. отдыхали они там.

Перед полетом глянул, конечно, карту, но подробно не стал операцию расписывать — решил, что задание легкое.

Больше никогда я такой ошибки себе не позволял — всегда перед полетом тщательно обдумывал не только заход на цель, но и все возможные способы ухода, так, чтобы и мое появление над целью, и уход от цели были бы для душманских расчетов ПВО абсолютной 0неожиданностью.

А тут прилетел я в заданный квадрат, вроде вижу, вот она, цель — крепость. Очень характерная у нее конфигурация, звездочкой. Захожу в атаку, кладу сразу две бомбы по 400 кило, прохожу вторым заходом, отрабатываю пушками, фиксирую уничтожение цели. Ничего от этой крепости не осталось, кроме кучки песка и камней.

Докладываю по рации о выполнении задания, получаю приказ возвращаться на базу.

И только на базе, спустя несколько часов, вдруг выясняется, что я уничтожил не ту цель. Я сам в штабе рассказал, что отработал чуть восточнее, и мне на карте показали, где. Думал, ошибка разведчиков, ан нет. Моя крепость тоже была похожей конфигурации, звездочкой, но вдвое меньше по размерам и располагалась всего в паре километров от той, что я снес. Я снес большую, а надо было выносить маленькую.

Очень я тогда переживал. Ночь не спал, ворочался, все думал, как же можно было так глупо ошибиться. Не давала покоя мысль, что я по мирным отработал. Дескать, спали себе утром мирные афганские крестьяне, а тут прилетаю я, весь такой красивый, с красными звездочками, и жестоко убиваю их целыми семьями. А они все кричат от ожогов, плачут над трупами, дети зовут маму, а мама лежит мертвая, на куски разорванная…

Утром прихожу в штаб морально убитый, не понимаю, как жить после такой ошибки, а мне говорят:

— Товарищ Кошкин, успокойтесь уже. В большой крепости тоже душманы сидели, просто мы не рискнули вас туда посылать — там ПВО имелась, а вы же у нас еще необстрелянный, пожалели вас. Решили не рисковать, послали на простую цель, рядышком. Вы, конечно, в следующий раз работайте строго по указанным на карте целям, но сейчас не переживайте так — мирных афганцев в этом ущелье отродясь не водилось, это уже несколько лет зона сплошных боевых действий.

И вот с тех пор я зарок себе дал — готовить любой вылет самым тщательным образом, чтобы отвечать за любое свое действие по-взрослому. И никогда больше я этот зарок не нарушал.

От советского информбюро

ДЕСАНТ НА КАРАВАННОЙ ТРОПЕ

Уже десять часов мы лежали на горячих камнях и за это время, наверное, прокляли «духов» и жару на всю оставшуюся жизнь. Здесь, на горе, было как в адовой духовке: камни жгли сквозь одежду, пыль забивалась в рот. Два дня назад забросили нас вертолетом в раскаленные голые горы с заданием — проникнуть в тыл душманов и уничтожить караван с оружием. Это все равно, что сунуть голову в пасть крокодилу и попытаться вытащить ее назад. Риск смертельный. Можно напороться на засаду, на минное поле. Наконец, выдать себя. Поэтому-то на дневке забиваемся в щели и лежим там до темноты, обливаясь потом, не разводя огонь: по запаху и дыму могут вычислить всю группу. Нельзя вставать, говорить: вокруг вотчина душманов. Группу ищут. Не успеешь дожевать кашу, как всех порежут очередями…

Мы заняли оборону и стали ждать. Напряжение с каждой минутой возрастало. Ощущение было такое, словно к тебе подключили электричество и забыли выключить рубильник. Под впечатлением рассказов очевидцев, после посещения госпиталей внутри что-то натянулось и уже не отпускало до последнего дня: не наступить бы на мину, не попасть бы снайперу на мушку, не подорваться на фугасе… Возможно, лишь у новичков такие мысли. Но ведь каждый проходит через это. Каждому знакомо ощущение, когда вдруг засосет под ложечкой. Хотя на вид они все бравые ребята, которым вроде неведомо чувство страха. Просто они успели понюхать пороха, побывать под обстрелом, в них стреляли, и они целились в кого-то. И сколько бы тебе ни рассказывали о том, какие чувства переживают во время боя, но, пока сам не подышишь пылью, поднятой от разрывов реактивных снарядов, не увидишь, как перед тобой взвиваются фонтанчики песка от пуль, — лишний раз головы не поднимешь. Просто не сможешь…

Машины шли без огней, поднимая клубы пыли. Первым по дороге несся мотоциклист — дозор. За ним «Тойота», еще дальше — метрах в двухстах — «Симург». Машины шли, покачиваясь, словно катера на волнах. В них обычно по 10–15 человек охраны. Примерно через две минуты они вышли на участок дороги, который полностью покрывался огнем. И земное время для тех, кто был на дороге, по сути, остановилось. Они были обречены. Шансов у них почти не осталось.

Я же вспомнил, как в Кундузе во время разговора с пленными «духами» среди прочих вопросов задал и такой:

— Что бы сделали со мной, если бы захватили в плен?

Им перевели.

— Вас бы не убили. Пленников продаем и на эти деньги покупаем оружие.

— За сколько бы меня продали?

Они пошептались.

— За три миллиона афгани, — сказал один из них.

— А это много — три миллиона?

— Стоимость трех десятков автоматов.

Впрочем, прейскурант на человеческие души у них всегда в уме. За жизнь летчика — миллион афгани. Полковник стоит восемьсот тысяч, подполковник — на триста тысяч меньше. Капитан — двести, лейтенант — сто тысяч.